Анатолий Брусникин - Девятный Спас
И стал рассказывать, как двенадцатилетним отроком плавал на корабле в арапские страны – до того весело и увлекательно, что Василиса заслушалась.
Прапорщик имел удивительный дар повествования, слова лились из его уст легко и затейливо, а возвышенные чувства перемежались потешными шутками. Когда живописал невольничий рынок в Алжире, у княжны на глазах выступили слёзы. Когда же стал рассказывать, как по заданию своего начальника ходил в гарем, переодетый девкой, Василиса со смеху чуть не пополам складывалась.
А вот Дмитрий Микитенко ни разу не улыбнулся. Слушал хмуро, глядел в пол. Василиса на него часто посматривала – откуда ж всё-таки черты знакомы? Главное, лицо было такое, что, раз увидев, не забудешь: с тонкими чертами, по-особенному изломанными бровями – так на иконах святых воителей пишут.
Через некоторое время в комнату вошел и Петруша, но Василиса нарочно сделала вид, будто его не замечает, а хохотать принялась пуще прежнего. Может, возревнует к знаменитому селадону?
Однако Петя не смотрел на рассказчика и, кажется, его не слушал. Зато не сводил глаз с украинца.
Княжна смеяться перестала, довольствовалась одними улыбками. Потому что выходило странно: она единственная покатывается, будто дурочка, а двое остальных слушателей хранят могильное молчание.
Тогда и Попов умолк, с неудовольствием покосившись на досадных препятствователей его ухаживанию.
– А что это у вас? Выход на балкон? – спросил он, вмиг сообразив иную тему для разговора. – Снизу посмотреть – доподлинно прекрасен. Не хуже италианских. Не соизволишь ли, мадемуазель, показать мне сию красу вблизи?
Он поклонился и широко открыл перед Василисой прорубленную в стене дверь, обводы которой ещё пахли свежей краской.
Манёвр гвардии прапорщика княжне был ясен. Четверым и даже троим места на балконе не достанет, и Попов окажется с нею наедине. В прежние времена такое для девицы было бы стыд и недопустимо, а ныне называется «тета-тет», ничего страшного.
Она взглянула на Петю и ощутила прилив радости. Он был не таков, как всегда: раскраснелся, глаза сверкали, ноздри раздувались. Ревнует, ей-богу! Мучить его далее сразу расхотелось.
– Балкон этот хорошо только снаружи смотреть, – с улыбкой сказала она Попову. – Ибо он есть одна видимость. Каменщики клали его по картинке, да всё головами качали, сомневались. Говорили, дело непривычное, не рухнул бы. Решётку пока подвязали верёвочкой, не придумав, как укрепить. А ногами ступать на вислое крыльцо строго заказали. Пойдёмте лучше, я вам покажу оранжерею, она недавно устроена.
Петя нетерпеливо дёрнул головой. Хочет мне что-то сказать, догадалась Василиса. Нельзя было такой случай упустить. Не то Петруша опять погрузится в свою всегдашнюю холодность, не вытянешь.
– Спускайтесь, господа, в сад. Я буду с вами чрез минуту.
Едва Попов с Микитенкой вышли, Петя бросился к кузине, схватил её за руку.
– Лицо-то лицо! – воскликнул он то ли враждебно, то ли просто возбуждённо. – Вот и время настаёт!
– Какое время? О чём ты?
Он, не отвечая, подтащил её к балкону.
– Раскраснелась-то как! Выйди на свет! Покажись!
Он повелительно толкнул её в грудь. Чтоб удержать равновесие, княжна шагнула назад и оказалась на балконе, который недовольно скрипнул, но рухнуть не рухнул – переосторожничали каменщики.
– Ты что? – млея, спросила Василиса. – На себя не похож…
Поцелует, сейчас поцелует, мелькнуло в голове. Или ударит? По Петиному виду можно было ожидать и первого, и второго. Она оглянулась, не пялятся ли на них из двора.
Там было почти пусто. Лишь какой-то мужик, большой и бородатый, сидел на смешной кургузой тележке и снизу глазел на господ. Василисин взор скользнул по нему мельком. Наверное, торговец или мастеровой, привёз что-нибудь по хозяйству.
Василиса повернулась к Петруше, который смотрел на неё, закусив нижнюю губу, и не двигался. Чтоб подугасший огонь ревности запылал ярче, княжна мечтательно произнесла:
– А хороши молодцы оба, не правда ль? Вот повезёт девам, к кому такие посватаются…
Огонь полыхнул так, как ей и не мнилось.
Воскликнув неразборчивое, неистовое, Петя снова толкнул кузину в грудь, гораздо сильней прежнего.
Василиса ударилась спиной об ограду, та качнулась, не выдержала, обвалилась.
– Петруша! – отчаянно взмахнула руками девушка, пытаясь устоять на краю. Он смотрел на неё остановившимся взглядом. Мог подхватить – и не подхватил. Должно быть, сам растерялся. Княжна с криком полетела вниз, на каменные плиты.
Глава 6
Исцеление
А тут ли стал Илья да на резвы ноги,
А крестил глаза на икону святых отцов:
– А слава да слава, слава Господу!
А дал Господь Бог мне хожденьице,
А дал Господь мне в руках владеньице.
Былина «Исцеление Ильи Муромца»Все эти годы Илья не терял её из виду. Как можно?
Нечасто, но и не очень редко тот самый коробейник, что хаживал торговать на оба берега Жезны, приносил в Москву из Сагдеева скупые весточки. Ильша сильно опасался опекуна, проклинаемого половиной Москвы душегуба, но, видно, и душегубам не чужды обычные человеческие чувства. Известия, доходившие из поместья Милославских, были скупы, однако из них следовало, что девочка жива и здорова. Потом Зеркаловы оттуда съехали, Ильше на сердце стало поспокойней.
Часто, особенно зимними ночами, одинокий калека вспоминал, как сиживал возле своей спящей царевны. Может, это и было счастье, о котором сказывают сказки: когда на душе мир, покой и, главное, понимаешь свою нужность на свете.
А месяца два, что ли, назад коробейник приехал и говорит: нет её там больше, к дяде переехала.
Снова стало тревожно. Где обитает большой человек из Преображёнки, начальник полуприказа, сведать было нетрудно.
Не день и не два проторчал Илья в своей тележке на углу кривого переулка, страшась и волнуясь, что снова увидит её после стольких лет разлуки. А вдруг она стала, как обычные девки? Он и сам не сумел бы объяснить, отчего эта мысль так его пугала. Спроси, что дурного в обычных девках, не ответил бы. Наконец увидел.
Василиса выезжала из ворот в кожаной карете со спущенными стеклами (немецкая работа, в городе Кенигсберге такие ладят). С ней рядом был парнишка в золотистых волосьях до плеч. Илья его узнал, но разглядывать не задосужился, лишь рассердился, что зеркаловский сын заслоняет соседку.
Словно услышав, парень откинулся назад, и стало видно Василису.
Что грудь перестала вбирать-выдыхать воздух Илья сообразил, когда в глазах уже начало темнеть от удушья. Разинул рот, зашевелил губами, будто вытащенная из воды рыба. Все страхи были напрасны. Не того следовало бояться…
