Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
— Совершенно верно. — вставил Чернышев. — Торговля — частное дело. И так же, как частная собственность, она находится под зашитой конституции этой страны.
— Ах, конституция не позволяет! — вскочил на ноги император. — Тогда пусть Бернадот отменит эту самую конституцию, которая мешает ему выполнять мои законы. Так я сказал и принцессе, чтобы она передала мои слова его новоявленному высочеству. Не стоит и царствовать, заявил я, если руки не свободны и если обстоятельства вынуждают быть рабом своевольного народа, сознание которого исполнено хитрости. Разве Франция не страдает от последствий континентальной блокады? Или ваша Россия? Всем надо терпеть. Только так мы сломим Англию. Эти же северные гасконцы во главе с новым их вождем, гасконцем южным, хотят быть умнее всех. И вы, граф, напрасно пытаетесь вызвать во мне снисхождение. Я его, кстати, уже оказал, выдав Бернадоту миллион и обещав еще помощь. Однако — с условием: или он перестанет юлить, или я сам вынужден буду силой захлопнуть шведское побережье для английских судов.
Наполеон опять подошел к камину и пнул сапогом в задымившуюся головешку.
— Позволю себе заметить, ваше величество, — воспользовался паузой Чернышев, — проезжая через север Германии, я узнал о присоединении ганзейских городов к французской империи и об объявлении на новый, восемьсот одиннадцатый год набора рекрутов. Меж тем вы, ваше величество, уполномочили меня при моем отъезде в Петербург уверить моего императора, что конскрипции в новом году не намечается.
— В самом деле, — ничуть не смутился Наполеон, — я не хотел призывать новобранцев. Но, потеряв много солдат в Испании, обязан был пополнить убыль. И — не более того. Корпусу Даву, что взял под охрану от англичан северное немецкое побережье, из пополнения не перепадет ни одного новобранца.
Юркой тенью Наполеон метнулся от камина на середину кабинета и подошел вплотную к Чернышеву.
— Кстати, почему вас, граф, встревожило занятие северных немецких портов? Мера эта против англичан и нисколько не затрагивает интересов России. Не думаю, что маневр дивизий Даву в какой-то степени обеспокоит императора Александра. Во-первых, это из ряда тех мер, которые мы оба с моим братом, российским императором, предпринимаем, чтобы усилить блокаду нашего общего врага. А во-вторых, то, что я предпринял в Германии по части передвижения войск, сам Александр делает у себя. Разве не он сосредоточивает свои войска на берегах Немана, Двины и Днепра и возводит укрепления в приграничных местах? Я прекрасно осведомлен об этих начинаниях. Однако, смею уверить вас, что мне и в голову не придет упрекать Россию в том, что она готовится напасть на меня и занять, положим, герцогство Варшавское. Не так ли?
— Осмелюсь напомнить вашему величеству, что движение войск в пределах собственной страны не равнозначно движению дивизий и корпусов по пространствам чужих государств, которые, к слову сказать, соседствуют с Россией. И сооружение линий обороны на берегах своих рек не то же самое, что создание крепостей далеко к востоку от Рейна — на Одере и Висле, — решился возразить высокому собеседнику царский флигель-адъютант.
«Ого! — отметил про себя Наполеон, — это уже рассуждения не просто императорского курьера. Впрочем, молодой человек всегда имел отличную голову. Недаром я первым произвел его в полковники. Ныне и Александр, этот осторожный византиец, удосужился наконец определить его в сем чине. Надо непременно выразить Чернышеву мои поздравления. У меня он давно бы ходил в генералах. Впрочем, я ему об этом, кажется, уже говорил на Дунае.
Что же он знает о моих приготовлениях и насколько уполномочен говорить от имени Александра?
Я сейчас слукавил — русский император обязательно выразит недовольство относительно моих шагов на германском побережье. Но Чернышев, по сути дела, уже высказал это отношение. Следует поэтому теперь же усыпить их тревогу, еще раз повторить мои уверения: единственная цель Даву — закрытие портов от вездесущих англичан.
Еще не пришла пора ударить кулаком по столу — мои войска лишь только начали свое движение к востоку. И надо это перемещение довести до конца. Схватка с Россией, если на нее меня толкнут обстоятельства, — не прошлая война с Австрией или Пруссией. Эту страну невозможно завоевать. Но если император Александр, как ныне начал и мой бывший маршал Бернадот, станет обманывать меня на каждом шагу, мне ничего не останется, как перейти Неман и вступить в российские пределы. Зачем? Только с одной целью — в первом же грандиозном сражении нанести русской армии непоправимый урон и тем самым заставить Александра просить у меня мира.
Тогда это будет второй Тильзит. Но такой, где я поставлю свои условия: непримиримая война с Англией! От Александра я потребую только одного: полного прекращения сношений с Великобританией и ее колониями и приказа российским воинам идти со мною в Индию.
Да-да, чтобы вместе с храбрыми и выносливыми русскими солдатами мои бесстрашные воины наконец нанесли смертельный удар англичанам.
И ради этого я должен успеть перевести мою великую армию ближе к российским пределам и совершить все так, как я замыслил, и чтобы никакая неожиданность не сорвала мои планы. И ради этого я должен усыпить бдительность русских, развеять все их подозрения.
Я кое-что, разумеется, смыслю в военном искусстве и уверен: теперь, как никогда, у русского царя имеется определенный шанс упредить меня и перенести театр грядущей войны с берегов Немана и Двины на Вислу и даже Одер. Не случайно обеспокоился Чернышев выходом корпуса Даву к Балтийскому морю. Этим маневром я обеспечил себе надежный левый фланг. Ясно, что это как раз и не ускользнуло от Чернышева: он сам там был и может перечесть каждую дивизию и полк, их состав и вооружения. Ах, если бы я имел такого человека у них, который бы знал столько, сколько, уверен, известно о передвижениях и намерениях моих войск Чернышеву!
Я хорошо его изучил — он способен на очень серьезные выводы. И его сообщения в Петербург могут стать весомым подспорьем тем планам, что составляют сейчас генералы и полковники российского главного штаба.
Польша — вот яблоко раздора, которое оказалось между нами. Кто из нас первым завладеет этим предметом распри, тот выйдет победителем. Но надо отвести русских от подобной мысли, усыпить их тревогу».
— Вы не стали бы решительно возражать, граф, если бы я попросил вас вернуться на какое-то время в Петербург с моим письмом императору Александру? — Лицо Наполеона, как всегда, было неподвижно, лишь в его глазах на сей раз появились искорки живости и тепла. — Между Францией и Россией не должно быть и тени недоверия. Все, что я теперь осуществил и что предприму в будущем, должно быть правильно понято российским императором, ибо все это — во благо наших народов. И мне хотелось, чтобы с вашей, полковник, помощью выражение моих искренних чувств быстрее стало достоянием моего друга и брата.
