Сергей М. Зайцев - Варяжский круг
Покончив с богомильством, император Алексей вновь обратил свои помыслы на восток. Он выбрал удачное время для войны с турками – неверные после многих поражений, нанесенных им крестоносцами, были очень ослаблены и, охваченные междуусобицей, не были едины. Город за городом брал у них Алексей, войско за войском уничтожал. И продвинулся далеко в глубь Малой Азии и возвратил Империи почти все южное побережье Понта. Повсюду в освобожденных старых византийских городах Алексей Комнин начинал строительство и очень в этом деле преуспел. Крепя провинции, крепил и свой престол… И больше всех думал об Империи и не знал покоя ни днем, ни ночью. Проводя свою жизнь в бесконечных трудах, Алексей Комнин являл собой достойный пример не только властителям, но и простым смертным. И он был истинным христианином, потому что, забывая о себе и в ущерб собственному здоровью, постоянно радел о ближнем – будь то покинутый всеми старец или бездомный сирота, будь то дикий варвар, ищущий света в православии, будь то отчаявшийся бедняк или преуспевающий торговец.
Император понимал, что благополучие Империи во многом зависит от способности ее к делам благотворительности и добродетели. И повсеместно поощрял содержателей богаделен, приютов, домов призрения и строил много грамматических школ. Сеять вокруг себя семена добра – тяжкий труд, но это и единственный путь, по какому идут к бессмертию.
Слава императору, слава Алексею Комнину!..
Глава 4
О Константинополь!
Этим городом можно было любоваться бесконечно. Несравненный…
С борта корабля, проходящего в виду царской пристани Вуколеон, Константинополь был – словно море красных и оранжевых черепичных крыш. Над этим морем то тут, то там поднимались купола храмов, и самый значительный из них – большой купол св. Софии, построенный еще Юстинианом. Ослепительно белый в солнечных лучах, он был искусно выложен из особого кирпича, который, говорили, так легок, будто вырезан из дерева, а не слеплен из глины. Островами над морем крыш возвышались оливковые рощи, виноградники и кипарисовые аллеи. Скалистым берегом невиданному морю служили неприступные городские стены, стояли непрерывной чередой мысы-башни, мысы-крепости. Столпы, колонны, обелиски… Взволнованное море, город ярусами поднимался к вершинам холмов.
Со стороны Галатского моста Константинополь – это мачты несметного множества кораблей и причалы, причалы… целый берег причалов. Повсюду выгрузка и загрузка, тут же и торги. Сплошь крики. Все кричат: торговцы, грузчики, покупающие господа, уносящие рабы, возницы, кричат менялы и тавернщики, и сами воины, следящие за порядком. Все шумит и бурлит подобно громадному водовороту. Многоликая, разноязыкая толпа, где выходцы из разных стран хорошо понимают друг друга с помощью звона монет! Здесь – ликование, поют и танцуют, и пьют вино. Не засматривайся, не заблудись! Тут – бранятся с таможенниками. Дальше, гляди, не поделили прилавок, пустили в ход кулаки, вот-вот дело дойдет до клинков. Сторонись – стража хватает всех подряд!.. Прямо с причалов, с мостов и с судов ловят рыбу, на месте жарят ее и с огня жаровен продают. Чуть дальше от берега, словно ячейки пчелиных сот, лепятся один к одному эргастирии – мастерские ремесленников. Ткачи, обувщики, гончары, ювелиры, оружейники производят здесь свой товар и здесь же зазывают покупателей и сбывают его.
О Константинополь!
Какие-то женщины цеплялись игрецу за рукав и заглядывали ему в глаза, и улыбались, открывая в улыбках великолепные белые зубы. Женщины говорили игрецу приятные слова, и если тот приостанавливался, то обнимали его и тянули куда-то, стараясь при этом коснуться его ног мягкими бедрами. Но Ингольф, который постоянно был настороже, как и подобает берсерку, не давал женщинам увести игреца и, посмеиваясь, отталкивал их. Тогда женщины гневно сводили брови и разражались проклятиями, и кричали ему вслед «о диаволос!», а некоторые к этому еще прибавляли словечко, на их языке означающее – косой. Также и Эйрику говорили женщины приятные речи, они умели делать сладкими свои голоса и сладострастными, волнующими свои обещания. И язык греков, который Берест до сих пор слышал лишь от церковников и торгашей, уже не казался ему холодным свистящим языком наставлений и договоров, а наоборот, звучал плавно и нежно и ласкал слух, будто он один из многих был избран для любви. Но и Эйрика успевал отбить Ингольф. Не сумел лишь защититься сам – одна из самых бойких женщин крепко обвила руками шею Ингольфу и поцеловала его. А в поцелуе втолкнула ему в рот камешек-голыш. Ингольф, обескураженный, выплюнул камешек и схватился за нож. Тогда женщины стайкой отпрянули от него и с безопасного расстояния высмеяли, не поскупившись на обидные для берсерка слова. Они пожелали, чтобы этот косой дьявол однажды задохнулся в женских тряпках.
Пастухи гнали на продажу овец и коз. Люди прижимались к стенам домов, уступали дорогу. Игрец оглядывался, он никогда не видел так много коз сразу. Целые стада – черные, белые, пятнистые. Берест никогда не видел таких пастухов: с ног до головы, от сапог до шапки – все у них было из овечьих шкур. На плечах шкура с длинным ворсом и с клобуком, и с нашитыми рукавами, на ногах шкура с коротким ворсом, а на лицах – маски из тонких нежных шкурок ягнят. Одна маска – одна шкурка. В ней две дырки для глаз. К поясам пастухов были приторочены колокольцы в два-три кулака величиной. Шли пастухи посреди своих стад и покрикивали на коз-овец, и позванивали колокольцами, и сверкали глазищами в дырки-прорези. А глазища у них все были черные, блестящие, с голубоватыми белками. Цепкие глаза и настороженные. Пахло от пастухов свежим сыром и дымом костров. Не похожи были греческие пастухи на пастухов-команов, к каким игрец уже привык.
Много встречалось на улицах Галаты монахов, наемных воинов в одеждах самых разных стран, торговцев с лотками, разносчиков воды, нищих и калек, паломников. С тех пор как Иерусалим стал принадлежать христианам, туда устремилось особенно много паломников – поклониться святым местам, взять щепоть земли с Голгофы и вдохнуть того воздуха, который обдувал раны Христа. Все они шли через Константинополь. И добрая половина из них были выходцы из Руси: черноризцы, старцы, недужные, а также купцы. По пути преклоняли колени в царьградских храмах, из них особо почитали святую Софию и русские церкви в Галате. Почти все паломники знали друг друга. Многие вместе шли или собирались идти вместе, днями молились на одних и тех же камнях, ночи проводили в своем, русском, квартале.
Купцов в Константинополе было, пожалуй, больше, чем самих жителей. Со всего мира! Говорящих на языках всех стран, одетых в самые причудливые одежды, имеющих разные цвета кожи. Но любого из них можно было легко отличить от ремесленника или рыбака по весам – маленьким ручным весам для взвешивания монет. Для того чтобы весы всегда были под рукой, купцы приторачивали их себе к поясам.
