Когда пируют львы - Смит Уилбур
Шон поскользнулся в грязи и съехал с берега. Мбежане прыгнул за ним и поймал на самом краю воды, но все тело Шона было покрыто грязью, и Мбежане не сумел его удержать. Шон выскользнул из его рук и прыгнул вперед. Он плашмя ударился о воду и поплыл на спине, стараясь противостоять сильному течению. Река уносила его. Волна ударила ему в рот, он согнулся, кашляя, и река тут же схватила его за ноги и потащила на дно. На мгновение выпустила, чтобы он успел глотнуть воздуха, и завертела в водовороте, снова утягивая вниз. Он вынырнул, отбиваясь руками, но вода потащила его через пороги, и он по боли в груди понял, что тонет. Его проволокло по стремнине между камнями, но это уже не имело значения. Что-то царапнуло его грудь, и он, защищаясь, поднял руки; его пальцы сомкнулись на круглой ветви, и голова поднялась над водой. Шон глотал воздух, цепляясь за ветку, еще живой и стремящийся выжить. Начал бить ногами, пересекая течение и обеими руками обхватив бревно.
Его принесло в водоворот у противоположного берега, под нависшими ветвями. Он протянул руки, ухватился за ветки и выбрался. Он стоял на коленях в грязи, и вода потоками текла с него, лилась изо рта и из носа. Он потерял башмаки. Шона болезненно стошнило, и он посмотрел на реку. Как быстро она движется, сколько времени он провел в воде? Должно быть, его отнесло от фургонов миль на пятнадцать. Он рукой вытер лицо. Дождь не прекращался. Шон стоял, дрожа, и смотрел вверх по течению.
Ему потребовалось три часа, чтобы дойти до места против его фургонов. Мбежане и остальные с облегчением замахали руками, увидев его, но их крики заглушал шум воды. Шон замерз, и у него заболели ноги.
Следы фургонов Леруа размывал дождь. Шон шел по ним, и ноги сразу перестали болеть, когда он разглядел впереди сквозь дождь белые пятна фургонов.
– Не может быть! – закричал Ян Паулюс. – Как ты перебрался через реку?
– Перелетел, как же иначе? – ответил Шон. – Где Катрина?
Паулюс захохотал, откинувшись в седле.
– Так вот оно что! Ты пришел не для того, чтобы попрощаться со мной.
Шон вспыхнул.
– Ладно, ладно, шутничок. Посмеялись и хватит. Где она?
К ним подскакал упа. Первый вопрос он задал еще за пятьдесят ярдов, а пятый – когда подъехал. Шон по опыту знал, что отвечать ему бесполезно. Он посмотрел за обоих Леруа и увидел ее. Она назад от первого фургона, шляпка висела на шее на ленте, и на каждом шагу волосы подпрыгивали. Она придерживала юбки, чтобы не окунать их в грязь; щеки ее раскраснелись, глаза стали совершенно зелеными. Шон нырнул под шею лошади упы и, мокрый, грязный и радостный, бросился ей навстречу.
Но тут их остановила застенчивость, и они встали в нескольких шагах друг от друга.
– Катрина, ты выйдешь за меня?
Она побледнела. Посмотрела на него и отвернулась. Она плакала, и Шон почувствовал, как сердце у него уходит в пятки.
– Нет, – яростно крикнул упа, – не выйдет! Оставь ее в покое, бабуин! Видишь, она плачет! Убирайся отсюда! Она еще ребенок. Убирайся!
Он поставил между ними свою лошадь.
– Закрой рот, старый сплетник. – Ума, отдуваясь, присоединилась к обсуждению. – Что ты вообще понимаешь? То, что она плачет, еще не значит, что она против.
– Я думала, он меня бросил, – всхлипывала Катрина. – Я думала, ему все равно.
Шон завопил и попытался обогнуть лошадь упы.
– Оставь ее в покое! – в отчаянии кричал упа, поворачивая лошадь, чтобы отрезать Шону дорогу. – Ты заставляешь ее плакать. Говорю тебе, она плачет!
Катрина несомненно плакала. И так же безуспешно старалась обойти лошадь упы.
– Vat haar,[31] – закричал Ян Паулюс. – Иди, парень, иди и бери ее!
Ума схватила лошадь под уздцы и оттащила в сторону – она была сильная женщина. Шон и Катрина столкнулись и вцепились друг в друга.
– Вот так, парень!
Ян Паулюс соскочил с лошади и заколотил Шона по спине. Шон не в силах был сопротивляться, и каждый удар бросал его вперед.
Много позже упа мрачно объявил:
– Она получит два фургона в приданое.
– Три, – сказала Катрина.
– Четыре! – заявила ума.
– Очень хорошо, четыре. Убери от него руки, девочка. Ты совсем стыд потеряла?
Катрина торопливо отдернула руку от талии Шона. Шон сидел в одежде Яна Паулюса, и все теперь расположились вокруг костра. Дождь прекратился, но из-за нависших туч стемнело раньше обычного.
– И четыре лошади! – подталкивала ума мужа.
– Хочешь разорить меня, женщина?
– Четыре лошади, – повторила ума.
– Ладно, ладно, четыре лошади. – Упа удивленно смотрел на Катрину. – Она еще ребенок, парень, ей всего пятнадцать.
– Шестнадцать, – сказала ума.
– Почти семнадцать, – добавила Катрина, – и вообще, па, ты уже пообещал; нельзя брать слово назад.
Упа вздохнул, потом посмотрел на Шона, и лицо его отвердело.
– Паулюс, принеси из моего фургона Библию. Этот бабуин должен дать на ней клятву.
Ян Паулюс положил на стол в фургоне Библию – толстую книгу в черном кожаном переплете, потускневшем от частого использования. Упа сказал Шону:
– Положи руку на книгу… не смотри на меня. Смотри вверх, парень, вверх. Теперь повторяй за мной: «Торжественно клянусь заботиться об этой женщине», не торопись, говори разборчиво, «пока не найду священника, который скажет нужные слова. Если я нарушу эту клятву, прошу тебя, Господи, испепели меня молниями, отрави змеиным ядом, сожги меня на вечном огне…»
Упа закончил перечень проклятий, довольно хмыкнул и взял Библию под мышку.
– Но Он не успеет тебе ничего сделать – я доберусь до тебя раньше.
Ночевал Шон в фургоне Яна Паулюса; ему не спалось, к тому же Ян Паулюс храпел. Утром снова пошел дождь: унылое прощание. Ян Паулюс смеялся, Генриетта плакала, а ума и плакала и смеялась. Упа поцеловал дочь.
– Будь такой женщиной, как твоя мать, – сказал он и сердито посмотрел на Шона: – А ты не забывай, смотри не забывай.
Шон и Катрина стояли рядом и смотрели, как дождь и деревья скрывают последний фургон. Шон держал Катрину за руку. Он почувствовал ее печаль и обнял за плечи, ее платье было влажным и холодным. Последний фургон исчез, и они остались одни на огромном пространстве. Катрина вздрогнула и посмотрела на мужчину рядом с собой. Он такой большой и сильный и совершенно ей незнаком. Неожиданно она испугалась. Ей захотелось услышать смех матери, увидеть впереди отца и брата верхом на лошадях – как было всегда.
– Пожалуйста, я хочу… – она попыталась высвободиться.
Она не закончила фразу, потому что посмотрела на его рот – эти губы, полные и потемневшие на солнце, улыбались. Она посмотрела ему в глаза, и паника ее улеглась. Пока эти глаза смотрят на нее, она ничего не будет бояться, до самой смерти. А ведь до нее еще так далеко! Погрузиться в его любовь все равно что войти в замок, в крепость с толстыми стенами. В убежище, куда нет хода никому другому.
Это ощущение было таким сильным, что она могла только молча стоять и греться теплом Шона.
Глава 15
К вечеру они расположили фургоны Катрины на южном берегу реки. По-прежнему шел дождь. Слуги Шона махали им и подавали сигналы, но бурная коричневая вода заглушала все звуки и не оставляла никаких надежд на переправу. Катрина смотрела на воду.
– Ты действительно переплыл ее, минхеер?
– Она такая быстрая, что я не успел промокнуть.
– Спасибо, – сказала она.
Несмотря на дождь и дым костра Катрина приготовила ужин не хуже, чем ума. Они ели под покровом брезента у ее фургона. Ветер залил дождем лампу, затопил брезент и швырял в них капли дождя. Было так неприятно, что, когда Шон предложил перейти в фургон, Катрина почти не колебалась. Она села на кровать, а Шон – на сундук против нее. Разговор начался неловко, но потом потек свободно, как река за фургоном.
– У меня волосы все еще мокрые! – наконец воскликнула Катрина. – Не возражаешь, если я просушу их, пока мы разговариваем?
