Артур Конан Дойл - Сэр Найджел Лоринг
— Ив! Бертран! Вы что, не слышите, что я иду, пьяницы проклятые! Придется вам самим поохладить головы в бочках, чертовы негодяи! Что? Вы и теперь меня не слышите? Открывайте, псы поганые! Кому говорю — открывайте!
Он сорвал засов, ударом ноги широко распахнул дверь и ввалился внутрь. На какое-то мгновение он застыл на месте, словно желтая бронзовая статуя, с недоуменьем глядя на пустые бочки и груду голых тел на полу. Потом, взревев, как попавшийся в западню лев, стремительно повернулся к двери, но она уже захлопнулась, и перед ней выросла фигура Черного Саймона. Он смотрел на Мясника, и на мрачном лице его играла насмешливая улыбка.
Мясник беспомощно оглянулся, — если не считать кинжала, он был совершенно безоружен. Потом взгляд его упал на алые розы Найджела.
— Вы человек благородной крови, у вас есть герб, — воскликнул он, — я сдаюсь вам!
— Я не возьму вас в плен, грязный негодяй, — ответил Найджел. — Берите оружие и защищайтесь. Саймон, дай ему свой меч!
— Ни в коем случае, это безумие, — резко возразил копейщик. — С чего это я стану давать осе жало?
— Дай ему меч, говорю. Я не могу просто так хладнокровно зарезать его.
— Зато я могу! — заорал Эйлвард, приползший от очага. — Ребята, клянусь своими десятью пальцами, разве он не научил нас, как разогревать холодную кровь?
И они набросились на Мясника, словно стая волков. Он тут же оказался на полу, на него навалилась дюжина обезумевших голых солдат. Найджел тщетно пытался оттащить их от тела, — перенесенные муки и голод совсем лишили их рассудка. С остановившимися горящими глазами, вставшими дыбом волосами, скрежеща зубами от ярости, они рвали и терзали поверженное тело. Под их ударами Мясник выл, извиваясь, как раздавленный червяк. Потом они схватили его за лодыжки, с лязгом и грохотом проволокли по полу к очагу и бросили в огонь.
Найджел увидел, как бронзовая фигура выкатилась из пламени и пыталась встать на колени, но ее снова схватили и забросили обратно в самую середину очага. Юношу всего передернуло, и он поспешно отвернулся. Узники, вопя от радости и хлопая в ладоши, пинками заталкивали Мясника в огонь, едва тому удавалось выползти. Наконец его доспехи так раскалились, что до них нельзя было больше дотронуться. Теперь тело было неподвижно и лежало, рдея, а голые люди, как безумные, плясали перед очагом.
Как раз в это время подошло подкрепление: в потерне засверкали огни, заблестели доспехи. Подземелье наполнилось вооруженными людьми, а снаружи донеслись крики и шум — начался ложный штурм ворот. Ноулз и Найджел быстро вывели своих людей из подземелья и захватили двор. Стража у ворот, застигнутая врасплох, побросала оружие и попросила пощады. Ворота распахнулись, в них хлынули нападающие, а за ними и сотни разъяренных крестьян. Многие разбойники пали в бою, остальных просто перебили; в живых не остался никто, потому что Ноулз поклялся не пощадить ни одной души. Уже занимался день, когда последний спрятавшийся разбойник был выгнан из своего убежища и убит. Со всех сторон слышались крики и вопли солдат, которые выламывали или рубили двери, ведущие в кладовые и сокровищницы. Там и сям возникали свалки, сопровождавшиеся радостными криками: то, что было награблено за одиннадцать лет — золото и драгоценности, шелка и бархат, — стало теперь добычей победителей.
Руководили поисками спасенные пленники — их уже накормили и одели. Найджел, опершись на меч, стоял у ворот и видел, как по двору пробежал Эйлвард с двумя огромными тюками в руках — одним за спиной и еще одним, небольшим, в зубах. Возле своего молодого господина он остановился на минуту и бросил маленький тюк на землю.
— Клянусь всеми своими десятью пальцами! Как здорово, что я пошел на войну, о лучшей жизни нельзя и мечтать! — прокричал он. — Тут у меня хватит подарков на каждую девчонку в Тилфорде, да и отцу не придется больше бояться рожи уэверлийского ризничего. А вы-то что же, сквайр Лоринг? Не дело это, что мы собираем урожай, а вы, кто его посеял, уйдете с пустыми руками. Пожалуйста, благородный сэр, возьмите эти вещи, а я пойду и наберу себе еще.
Но Найджел улыбнулся и покачал головой.
— Ты получил то, чего жаждало твое сердце, а я, похоже, то, к чему стремилось мое, — ответил он.
В эту минуту к нему с протянутой рукой подошел Ноулз.
— Я должен просить у вас прощенья, Найджел, — сказал он, — давеча я погорячился и наговорил лишнего.
— Что вы, сэр, я ведь в самом деле был виноват.
— Тем, что мы стоим здесь, внутри крепости, я обязан только вам. Я доложу об этом королю и Чандосу. Что я еще могу сделать, чтобы доказать вам, как высоко я вас ценю?
Сквайр покраснел от удовольствия.
— Вы пошлете домой вестника, чтобы сообщить обо всем этом, славный сэр?
— Конечно, я должен это сделать. Только не говорите мне, Найджел, что вы сами хотите быть этим вестником! Просите о чем-нибудь другом, вас я не могу отпустить.
— Избави Боже! — воскликнул Найджел. — Клянусь святым Павлом, я не такой трус и презренный раб, чтобы оставить вас, когда впереди столько схваток. Просто мне нужно послать с вашим гонцом свою весточку.
— Кому?
— Леди Мэри, дочери старого сэра Джона Баттесторна, что живет недалеко от Гилдфорда.
— Но вам придется написать письмо, Найджел. Приветствия, которые рыцарь посылает своей даме, должны быть под печатью.
— Нет, нет, он может передать мое послание изустно.
— Хорошо, я скажу ему, потому что он едет сегодня же утром. Что же он должен передать вашей даме?
— Пусть он передаст ей мой нижайший поклон и скажет, что второй раз святая Катарина была нам другом.
Глава XXII
Как Робер де Бомануар прибыл в Плоэрмель
В тот же день Роберт Ноулз с своими людьми отправился дальше; по дороге они не раз оборачивались назад, чтобы снова взглянуть на два черных столба дыма, один погуще, другой совсем тонкий, что поднимались над замком и фортом Ла Броиньер. Лучники и копейщики тащили на спине огромные тюки с добычей, и глядя на них, Ноулз только мрачнел лицом. Он с удовольствием приказал бы бросить все это на дороге, но прежний опыт говорил, что отнять у таких людей кровью добытое добро — все равно, что пытаться отобрать полуобглоданную кость у медведя. Утешало его лишь то, что до Плоэрмеля оставалось всего два дневных перехода, а там, как он надеялся, поход и закончится.
Ночью они разбили лагерь в Мороне, где замок удерживал небольшой англо-бретонский гарнизон. Лучники обрадовались встрече с соотечественниками, и ночь прошла весело — пили вино, играли в кости, а прислуживали им бретонские девушки, так что к утру тюки солдат стали гораздо легче, да и вообще большая часть добычи из Ла Броиньера осталась у мужчин и женщин Морона. На следующий день путь отряда шел вдоль берегов живописной медлительной реки, а слева, насколько хватал глаз, тянулся волнующийся лес. Наконец к вечеру показались башни Плоэрмеля, и на фоне темнеющего небосвода воины увидели реющий по ветру красный английский крест. Река Дюк, по берегу которой шли англичане, была такая голубая, а берега ее такие зеленые, что могло показаться, будто они снова у себя дома и идут по родным берегам Темзы возле Оксфорда или Трента в Средней Англии. Но когда стемнело, из леса то тут, то там стал доноситься волчий вой — напоминание о том, что в этих землях идет война. Люди уже много лет подряд занимались жестоким истреблением друг друга, и теперь дикие звери, бывшие некогда предметом охоты, размножились до такой степени, что даже на городских улицах нельзя было чувствовать себя в безопасности — волки и медведи, которыми кишели окрестные леса, постоянно совершали кровавые набеги на человеческие поселения.
