Владимир Балязин - Дорогой богов
В этот же день ампансакабе Морис Август написал письмо губернатору Иль-де-Франса Пуавру, что малагасы будут топить каждый корабль, который приблизится к острову для ловли невольников. Он написал также, что матросов и капитанов таких кораблей он будет вешать на реях их судов как пиратов…
Перед отъездом в свою деревню Ваня спросил у Беньовского:
— Скажи, отец, ампансакабе — это король или император?
Беньовский улыбнулся.
— Ампансакабе — это ампансакабе. А если ты хочешь уразуметь, что сие означает на европейский манер, то, сдается мне, ампансакабе Морис Август — это консул Республики или президент Республики малагасов.
Получив письмо Беньовского, Пуавр сказал начальнику местного гарнизона:
— Даже учитывая, что поляк давно уже не в своем уме, он все-таки хватил через край.
На что давний единомышленник Пуавра, стоявший во главе гарнизона острова, заметил:
— Да, господин губернатор. Этот ампансакабе зашел слишком далеко.
И через два месяца после того, как в крепости Августа состоялся Великий совет вождей острова, ампансакабе Морис Август начал последний бой. На этот раз уже не туземные племена, а корабли Ост-Индской компании и войска французского короля со всех сторон подошли к острову, и не два лазутчика, а десятки подстрекателей и заговорщиков, как саранча, рассыпались по всему Мадагаскару, бунтуя племена и подкупая тех королей и вождем, которые не приехали на Великий совет в крепость Августа. Пуавр добавил ко всем своим прежним принципам еще один: он употребил для разгрома непокорного королевского наместника сознательных и бессознательных предателей из среды малагасийской знати, справедливо полагая, что для того, чтобы колоть дрова, делают клинья из того же дерева.
Ампансакабе и его друзья дрались до последней возможности, но сила на этот раз была не на их стороне. Почти неделю отбивались они от роты французских войск, засев в прибрежной деревушке Маран-Ситцли. Ночью, когда у Мориса и его друзей уже почти не оставалось патронов, они незаметно выскользнули из деревни и направились к отдаленной, скрытой густым лесом бухте, где их ждали лодки с людьми Джона Плантена.
Сам Джон вместе со своим сыном до последней минуты разделял тяготы и опасности, выпавшие на долю своих новых товарищей. Вместе с Беньовским был вождь племени анимароа Винци и верный помощник и лекарь Жак Говердэн.
…Тонкой длинной цепочкой шли они по густому тропическому лесу, чутко вслушиваясь в шорохи и звуки. В полдень шедший впереди всех Плантен-старший остановился и небольшой отряд, медленно подтянувшись, столпился возле него. Ваня, шедший в хвосте отряда, подошел последним и увидел сквозь заросли серое море, низкие лохматые тучи и метрах в двухстах от берега замершую и как будто приготовившуюся к прыжку «Маркизу де Марбёф».
Джон Плантен молча снял шляпу и словно окаменел. Затем медленно шагнул вперед и стал осторожно спускаться по глинистому скату на прибрежную песчаную кромку. Следом за ним так же медленно, в совершеннейшей тишине стали спускаться на песок остальные.
Как только они оказались на берегу, от борта «Маркизы де Марбёф» одна за другой отошли четыре шлюпки. Через несколько минут два десятка человек уже поднимались по веревочному трапу на палубу фрегата.
Когда шлюпки отошли от берега, начался дождь. Он был холодным и плотным, и за его завесой берег стал почти невидным. От сильного ветра дождь падал косыми струями, и казалось, что между морем и небом выросла полупрозрачная серая стена…
…Под напором ветра паруса фрегата развернулись с шумом и треском, качнув на волне «Маркизу де Марбёф». Цепкие матросы, гулко стуча башмаками о мокрые доски палубы, разлетелись по местам, опережая команды черноусого капитана Жоржа.
Беньовский, стоя на корме, крепко уцепился за туго натянутый леер, глядя чуть прищуренными глазами на отдалявшийся берег. Ваня стоял с ним рядом, и, когда их взгляды встретились, учитель вдруг крикнул весело и зло:
— До свидания, Мадагаскар! Всего-навсего — до свидания!
…Ваня взглянул на мокрый берег. У самой кромки земли, подняв в знак прощания руки, стояла маленькая кучка воинов-анимароа и двое Плантенов — отец и сын. Шел дождь, и уже через несколько минут Ваня не мог отличить одного человека от другого. До боли в глазах вглядывался он в серую пелену дождя, и ему вдруг показалось, что по скользкой глинистой круче, по которой лишь час назад спускались он и Беньовский на береговую кромку, скатываются на прибрежный песок сотни воинов-малагасов. Они подбегают к Плантену и Винци и, подняв копья, луки и сарбаканы, становятся в один ряд, опоясывая весь берег Мадагаскара грозной боевой изгородью.
Ваня взглянул на стоявшего рядом Говердэна:
— Ты видишь воинов, Жак?
Но Жак не мог сказать ни слова: по его щекам катились слезы, и он только покачал головой, что должно было означать: «Ничего я не вижу, Жан, ничего».
И вдруг Ване показалось, что все это уже однажды было с ним. И этот дождь, и кучка мокрых людей, стоящих на берегу, и, главное, то, что сейчас с ним происходило: он вдруг почувствовал, как слезы навертываются на глаза и чьи-то мягкие большие руки сжимают грудь, заставляя сердце стучать резко и глухо…
Все это было пять лет назад, когда из Чекавинской бухты вышел галиот «Святой Петр». Так же лил дождь, и так же стояли люди, провожавшие в неведомые дали отчаянных беглецов, и точно так же болело сердце, и слезы навертывались на глаза.
«Но почему же сейчас я чувствую то же самое, что и тогда? — подумал Ваня. — Ведь тогда я оставлял родину, а теперь?.. А почему плачет Говердэн? Потому, что чувствует то же, что и я. Мы оба любим эту землю, ставшую и для меня и для него второй родиной».
Ваня почувствовал, как на плечо ему легла чья-то крепкая, тяжелая рука. Скосив глаза, он увидел Беньовского, вставшего между ним и Говердэном. Второй рукой Морис обнял за плечо лекаря.
— Только тернии и крутизна — дорога богов, — произнес Морис так, как произносят присягу или клятву. И, не меняя тона, добавил: — Мы еще вернемся, Мадагаскар! До свидания! Всего-навсего — до свидания!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
В ПАУЧЬИХ ТЕНЕТАХ
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
из которой читатель узнает, почему 9 ноября на улицах Лондона каждый год собираются тысячи горожан, знакомится с книгоиздателем Гиацинтом Магелланом, после чего снова отправляется в путь под звуки песни.
Наемный фиакр медленно пробивался сквозь густой поток людей и экипажей, заливший все улицы Сити. Было 9 ноября, день, в который, по стародавней традиции, новый лорд-мэр города Лондона, избранный накануне, торжественно вступает в должность. На углу одной из боковых улочек фиакр остановился. Проехать дальше было нельзя, потому что плотная толпа и множество самых разных экипажей загородили выезд. Дверцы фиакра распахнулись, и оттуда спрыгнул высокий голубоглазый юноша, с курчавящейся бородкой, широкоплечий и смуглый.
