Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт

На улице был морозец, и хотя солнце стояло высоко, его лучи уже не так прогревали землю, они как бы рассеивались по ней светлыми холодными струями. Дарган подождал, пока за двери церковки выйдут все родственники, и ступил на дорогу, ведущую к дому.

Когда до хаты оставалось саженей двадцать, хорунжий размашисто взошел на бугор возле угла забора и расставил ноги. С этого места хороню просматривались дали, и те, что сверкали снежными вершинами впереди, и те, что золотились равнинами с пожелтевшей на них травой позади. Пересадив парнишку на левую руку, казак поправил на его голове маленькую папаху, поддернул на ладошках рукавички из овечьего пуха. Щеки у мальчика взялись румянцем, темные глаза запыхали огоньками, словно раздуваемыми кем-то изнутри, – наверное, давали о себе знать поколения, сплошь темноглазые, за исключением прадеда-джигита. Тетки с дядьками за спиной притихли в ожидании дальнейших действий главы рода, Софьюшка отвернула угол платка, она поняла, что крещением дело не закончилось. Сейчас должно было произойти еще одно таинство, почти языческое.

– Вот и ты стал православным казаком, – обращаясь к сыну, негромко заговорил Дарган. В горле у него запершило, он задушил кашель на корню и продолжил: – Ты станешь воином, честью и правдой будешь служить одной для всех нас матери – России.

Мальчик приткнулся к черкеске, со вниманием уставился отцу в глаза, он словно понимал всю ответственность момента. Дарган обернулся назад, вытянул руку по направлению к равнинам.

– Там раскинулась Россия, ее по крупицам собирали и оберегали от врагов наши с тобой деды и прадеды. Видишь, какие просторы, нехоженые, немереные, полные добра, значит, наш казацкий род Даргановых трудился и хорошо служил народу русскому.

Казачок приподнялся на ножках, с еще большим напряжением всмотрелся вдаль, он впитывал в себя расстояния, утыканные свечами раин, и каждое слово, звучавшее из уст батяки. Родственники как завороженные оглянулись на бескрайние поля, они будто впервые увидели знакомую с детства картину. А Дарган развернулся в обратную сторону, теперь он показывал рукой на заснеженные хребты.

– А те вершины должен покорить ты, – не сводя спокойных глаз с мальчика, твердо сказал он. – Ты дойдешь до этих гор и взойдешь на самую высокую из них, с которой наш дом, а с ним и вся наша родина раскроются как на ладони.

Сзади раздались негромкие всхлипы. Софьюшка вытирала платком распухший нос, но отец с сыном не обратили на это внимания, сейчас их объединяло одно чувство – любовь друг к другу и ко всему вокруг. Тетки и дядья тоже посчитали, что мать мальчика не выдержала нахлынувших на нее переживаний.

Но все было не так, молодая женщина поняла, что мечты о просвещении детей в европейских университетах рушатся у нее на глазах, она не могла допустить подобного варварства и в то же время не знала, как ему противостоять. Между тем Дарган прижал парнишку к себе еще крепче, положил правую руку на рукоятку кинжала, глаза у него вспыхнули благородным огнем. Расставив ноги в кожаных ноговицах еще шире, он поднял голову и крикнул в небо:

– Слава новокрещеному казаку Панкратию!

– Слава, слава, слава! – отголоском отозвалось эхо за его спиной и раскатилось по округе.

Дарган взмахнул рукавом черкески с белым отворотом, осенил себя и ребенка широким крестом:

– Отцу и сыну! Аминь!

Глава тринадцатая

Прошло двадцать лет. На охраняемой терскими казаками Кавказской линии от устья Терека до устья Кубани не прекращались кровавые стычки с непокорными горцами. Особенно яростными они были на Кизлярско-Моздокском участке. К власти пришел третий имам Дагестана и Чечни Шамиль. В отличие от первого имама Гази Магомета и его не столь агрессивного последователя, он не стал углубляться в бесполезные политические диалоги, а сразу объявил русским колонистам газават, одновременно взялся за строительство имамата – независимого мусульманско-теократического государства на территории Кавказа.

Аулы по правому берегу реки Терек закипели страстями, горцы уже не делились на абреков и мирных. Они группами переправлялись на левый берег и разбойничали в приграничных населенных пунктах, не щадя ни детей, ни стариков, угоняя в рабство молодых мужчин и женщин. Резня была страшной, даже турки позавидовали бы братьям по вере, когда эти красавцы с крашеными хной ногтями и бородами набрасывались на людей бешеными шакалами, валили их на землю и как баранам перерезали горла, а потом выгребали из куреней все до последнего. Регулярные войска не справлялись с возложенной на них задачей, потому что воевать с летучими отрядами разбойников были не приучены, а действовать одинаковыми с ними методами не позволяли введенные еще Александром Первым демократические преобразования.

Военная машина Российской империи начала пробуксовывать, вместо того чтобы отодвигать границы в глубь извечного врага – Турции – и присоединить новые земли, она застряла на месте. Вдруг выяснилось, что великолепно обученная армия на Кавказе оказалась совершенно бесполезной. Впрочем, об этом предупреждал еще Главноуправляющий по делам Кавказа, обосновавший ставку в грузинском Тифлисе, генерал Ермолов, которого за семь лет до Шамиля убрали с этого поста за сочувствие офицерам-декабристам, выводившим якобы революционно настроенные войска на Сенатскую площадь в Санкт-Петербурге. Населенная преимущественно мужиком-деревенщиной, Российская империя тогда так и не проснулась, и спать ей отводилось, как Илье Муромцу еще тридцать три, обещавших растянуться неизвестно на сколько, сказочных года. Купился Ермолов дешево и сердито, ко всему вольнодумец на дух не переносил первобытного уклада жизни горцев, особенно надуманной их гордости.

Но имперские амбиции верхушки, совместно с нарастающим валом промышленной капитализации, требовали расширения пространств. К тому же у каждого русского в крови тоже бродил завет его пращура Чингисхана, завещавшего потомкам со смешанной русско-татарско-монгольской кровью дойти до последнего моря. Костедробильная машина медленно, но упорно начала перемалывать упрямство горцев, оставляя за собой разоренные земли и вызывая массовую ненависть. Горские племена жаждали момента, чтобы отомстить за поломанный каменно-вековой образ их жизни, не признавая ни просвещения, ни благ, с ним связанных. Поговорка: сколько волка ни корми, он все равно будет смотреть в сторону леса, здесь проявила себя в полной мере. Но все равно, с легкой руки татаро-монгольских ханов каша их преемниками – русскими царями и приближенными вельможами – была заварена, и расхлебывать ее предстояло в веках, как всегда, простому народу.