Николай Харин - Снова три мушкетера
Потеряв двоих друзей, Атос потерял многое из того, что привязывало его к жизни. Этот человек, дружбой которого гасконец справедливо гордился, должен был жить не только и не столько для себя, сколько для друзей.
Будучи одиноким и, по-видимому, имея причины не поддерживать близких отношений с родственниками, Атос дорожил тем, что называли в Париже «четверо неразлучных», и глубоко переживал расставание с друзьями, хоть и не показывал этого внешне.
— Знаете, о чем я сейчас мечтаю, дорогой Атос? — спросил д'Артаньян.
— О поездке в Клермон-Ферран, должно быть? — с грустной полуулыбкой предположил мушкетер.
— Об этом тоже. Но сейчас я имел в виду нечто совсем другое.
— Что же?
— Мне хотелось бы показать вам мою родную Гасконь. Я познакомил бы вас с родителями. Мы славно бы поохотились с вами. Я повез бы вас в ланды куда-нибудь возле Дакса. В Гаскони не бывает таких суровых зим, как в Париже, а мы отправились бы туда весной.
Представьте, Атос, мы скакали бы с вами по песчаной почве ланд. Окрестные холмы повсюду, сколько видит глаз, покрыты лиловым ковром вереска. Сосны качают ветвями, и в воздухе стоит аромат смолы, особенно сильный после дождя. Никого нет в округе на несколько лье, только в долине кое-где пасутся стада овец под присмотром седого пастуха. А на горизонте, словно облака, видны вершины Пиренеев, затуманенные легкой утренней дымкой.
Атос пожал руку товарища.
— Д'Артаньян, вы так живо описали все это, что я будто уже побывал там вместе с вами. Мы непременно отправимся в Гасконь, и вы покажете мне голубые воды Гаронны, как только кончится эта война.
— В самом деле! Испросим отпуск. Господин де Тревиль не сможет отказать нам, так как мы, несомненно, еще не раз отличимся в походе! Испросим отпуск, говорю я, и поедем!
— Таким вы мне больше нравитесь, любезный д'Артаньян, — с легкой улыбкой отвечал Атос. — Я было подумал, что вы тоже впали в меланхолию и начали писать стихи. Хватит мрачных физиономий, хватит меня одного!
— Нет, нет! Никакой меланхолии, Атос! Ни у вас, ни у меня, — подхватил д'Артаньян. — Слышите звуки труб — это военная музыка. Она горячит кровь и зовет нас вперед!
— Однако сигналы доносятся вовсе не из нашего лагеря.
— Черт возьми! Вы правы.
— В таком случае давайте поднимемся на тот холм, что находится неподалеку от нас. Возможно, оттуда удастся рассмотреть позиции неприятеля.
Оба мушкетера пришпорили своих лошадей и через несколько минут оказались на вершине холма, указанного Атосом. Планше и Гримо не отставали от них.
Глазам их предстала картина, напоминавшая растревоженный муравейник. Испанцы явно перешли к решительным действиям. Атос и д'Артаньян не могли знать, что армия противника получила нового главнокомандующего. Граф Спинола, прибывший из Фландрии, решил встряхнуть свои войска. Его послужной список пестрел победами, одной из которых было знаменитое взятие Бреды.
Посовещавшись, друзья приняли единственно разумное решение — повернули в лагерь, стремясь достичь его со всей мыслимой быстротой.
Получив донесение о начале наступательных действий противника, Ришелье отдал приказ о контрнаступлении. Лагерь пришел в движение, и по прошествии не столь уж большого срока французские войска были развернуты для сражения.
Одной из самых сильных сторон французского солдата является его знаменитая неудержимая первая атака. Звуки военных маршей бодрят галльский дух, красочные мундиры превращают кровавую битву в некое подобие парада. И французский воин, презирая смерть, устремляется вперед — к победе и славе!
То тут, то там, где противные стороны вошли в близкое соприкосновение, завязывалась перестрелка, и хотя никто из военачальников не отдавал приказа о начале боя, он начался сам по себе. Открыла огонь артиллерия, ощетинились длинными пиками ряды пехоты, и постепенно местность стала заволакиваться голубоватым пороховым дымом.
Кардинал в легкой кирасе с самым воинственным видом наблюдал за ходом сражения, посылая адъютанта за адъютантом со своими приказами к командирам различных частей. Ришелье увидел, что неподалеку завязался жестокий кавалерийский бой, в который оказалась втянута и конная часть, прикрывавшая французскую батарею.
— Господа, — повернулся Ришелье к своей свите, — вы видите, что пушки остались без всякого прикрытия? Скачите к полку мушкетеров, они находятся ближе всех, и передайте мой приказ передвинуться влево и вперед для защиты батареи.
Один из офицеров притронулся к шляпе в знак повиновения и бросился исполнять приказ кардинала. Он вскочил на коня и поскакал к мушкетерам.
Но в это время часть прорвавшихся испанских кавалеристов из числа того же полка, что рубился с рейтарами, прикрывавшими пушки, видя, что никто им не препятствует, повернула своих лошадей.
Они отлично видели, что французские канониры беззащитны, и намеревались изрубить их до того, как они получат помощь от мушкетеров.
Офицер несся во весь опор, но он оказался в опасном положении. Несколько испанских всадников находились на расстоянии выстрела от этого адъютанта кардинала. Они и открыли огонь.
Одна из пуль угодила в лошадь. Благородное животное, захрапев, опустилось на колени. Всадник успел соскочить на землю и теперь стоял на открытой местности, судорожно сжимая шпагу и заряженный пистолет.
К нему неслись несколько всадников из числа испанского полка.
Мушкетеры тоже поспешили на помощь к соотечественнику, однако испанцы были ближе.
Неожиданно один из солдат, вооруженный мушкетом, находившийся в рядах мушкетеров г-на де Тревиля, установил тяжелый мушкет на опору, аккуратно прицелился и выстрелил.
Один из неприятельских кавалеристов взмахнул руками и откинулся в седле. Лошадь же его, дико всхрапывая, продолжала скакать вперед.
Солдат переменил мушкет, взял протянутый ему кем-то заряженный вместо предыдущего, и так же быстро, но без суеты прицелился и выстрелил вторично.
Второй кавалерист был убит наповал.
Это было слишком. Двое или трое оставшихся осадили коней и круто развернули их хвостами к приближавшимся мушкетерам. Опасность для офицера миновала. Он вынул платок и вытер им бледный лоб, покрывшийся холодной испариной.
Описанная сцена заняла несколько минут, но адъютанту Ришелье она показалась вечностью.
Мушкетеры продолжали преследовать испанцев.
— Ай да Планше! — крикнул д'Артаньян, проносясь мимо солдата, только что меткими выстрелами уложившего двух кавалеристов противника; теперь он перезаряжал мушкет.
Это действительно был Планше. Окончив заряжать оба мушкета, он повернулся к Гримо, который, подойдя сзади, тронул его за плечо.
