Эрнест Капандю - Рыцарь курятника

было стука ее колес. Жильбер и Ролан добежали до кладбища и посмотрели друг на друга со страшным беспокойством.

– Испуганные лошади взбесились, – сказал Ролан. – О, если они сломают карету!

– Беги, беги! – вскричал Жильбер, бросаясь к той улице, из которой они выбежали.

– Куда ты бежишь? – спросил Ролан, останавливая его.

– Захватить одного из тех, кто был там, чтобы узнать, где Сабина и Нисетта…

– Неужели ты думаешь, что это новое покушение?

– Да. Беги за фиакром!

Жильбер бросился к тому месту, где был разведен костер. Полусгоревшая солома валялась на мостовой. Улица была пустынна. Жильбер внимательно осмотрелся, но не увидел никого; у костра он был один. Ролан бросился в том направлении, куда поехала карета.

Раздалось пение петуха. Молния сверкнула перед глазами Жильбера. Он повернул на улицу Трусс-Ваш. Тень явилась перед ним.

– Вы? – с удивлением прошептал Жильбер. – Вы были здесь?

– Да, – отвечал человек, прислонившийся к двери одного дома, – я был здесь, и у меня в курятнике пятеро из тех, которые сейчас танцевали вокруг зажженной соломы.

– Ты их захватил?

– Да.

– Ах! Ты больше, чем мой друг, ты мой брат!

Жильбер крепко пожал руку говорившего с ним человека.

– Но где фиакр? – продолжал он.

– Петух Яго, Индийский и Негр бросились по его следам.

– О! Все идет прекрасно!

– И даже лучше, чем вы думаете. Нынешней ночью Малорослый узнал трех человек, которые 30 января исчезли на улице Фран-Буржуа. Он пошел за ними со своими курицами, и теперь эти трое тоже должны быть в ваших руках.

– Любезный В., – с волнением сказал Жильбер, – когда вы потребуете у меня половину моей жизни, я, не задумываясь, отдам ее вам – другая половина принадлежит Сабине.

– Вся моя жизнь ваша, вы это знаете, и, что бы ни делал я для вас, никогда не вернуть мне свой долг.

– Теперь, – продолжал Жильбер, – нам нужны бумаги, запертые в секретном шкафу у начальника полиции.

– Как их достать?

– Я достану.

– Когда?

– Через три дня.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно уверен, любезный В.

– О! Вы самый лучший и величайший из людей!

– А вы самый умный и преданнейший друг на свете.

По направлению к монастырю Сен-Мери раздалось пение петуха.

– Индийский! – сказал В.

– Наверное, есть известия о карете.

– Без сомнения. Пойдемте!

Оба исчезли в темноте.

Фейдо де Марвиль сидел в своем кабинете напротив Беррье, главного секретаря. Их разделял стол, заваленный бумагами. Тут были все рапорты главных агентов, и начальник полиции с секретарем наводили по ним справки. Фейдо держал в руках несколько тетрадей, которые положил на стол перед Беррье. Тот взял тетради и быстро пробежал их глазами. Закончив, он взглянул на начальника полиции, который внимательно на него смотрел, потом они одновременно покачали головами.

– Это будет продолжаться или нет? – спросил Беррье.

– В том-то и вопрос, – отвечал Фейдо.

– Положение затруднительное.

– Увы! Да.

– Что говорит король?

– Пока ничего.

– А герцог Ришелье?

– Он пребывает в сомнении.

Фейдо встал.

– Открыто объявить себя на ее стороне, – сказал он, – помочь ей освободиться от мужа было бы прекрасно, и я не мог бы сделать лучше, если бы был уверен в ее успехе… Но если это мимолетная интрига…

– Она будет не первая, – заметил секретарь.

– После смерти герцогини де Шатору король не любил никого… серьезно.

– Да, розовый трон прекрасной герцогини все еще не занят.

– Будет ли у нас на этот раз королева с левой руки?

– Ах! Если бы это можно было знать наверняка!

– Я через час был бы у нее, а муж ее остался бы в Лионе.

Фейдо медленными шагами начал ходить по комнате, Беррье следил за ним глазами. Фейдо опять сел напротив секретаря.

– Перечитаем сегодняшние рапорты! – сказал он.

Беррье опять взял бумаги.

– «Вчера утром, – читал он, – герцог Ришелье послал Сен-Жана, своего доверенного слугу, к мадам д'Этиоль. СенЖан был принят тайно. Он спросил Эйлали, горничную мадам д'Этиоль. В комнате горничной Сен-Жан и увиделся с мадам д'Этиоль. Он просил ее назначить свидание его господину в тот же день, прибавив, что герцог должен поговорить с ней о деле очень важном. Мадам д'Этиоль отвечала герцогу Ришелье, что она не может принять его у себя, но что в этот же самый день она пойдет гулять в Тюильрийский сад и в два часа будет на большой аллее. Герцог Ришелье отправился на свидание и нашел ее там. Между ними состоялась беседа, заключением которой был договор. Никто из гулявших, проходя мимо

них, не мог, конечно, предполагать, что между ними обсуждался вопрос о королевских удовольствиях. В половине шестого кавалер Морлиер приехал за Норманом д'Этиолем. Тот хотел увидеться с женой перед отъездом, но мадам д'Этиоль была нездорова уже два часа и заперлась в своей комнате, так что муж вынужден был уехать, не простившись с женой. В семь часов мадам д'Этиоль вместе с Эйлали, которая все приготовила, спустилась с черной лестницы в сад. Она была закутана в коричневое манто. Было темно. Эйлали, за которой ухаживал садовник, имела двойной ключ от калитки сада. Эта калитка выходила на улицу Воробьев. Вам известно, что мадам д'Этиоль живет в отеле своего дяди, главного откупщика Турншера, и что этот отель находится напротив отеля Мазарини. Мадам д'Этиоль вышла пешком со своей горничной. Герцог Ришелье ждал ее в карете. Она села, и карета поехала в Версаль. В девять часов вечера герцог вошел в малые апартаменты под руку с мадам д'Этиоль, которая, сбросив кружевную мантилью, закрывавшую ее, открыла самый богатый и самый щегольской из своих нарядов. Бине, камердинер короля, пришел просить ее пройти в столовую. Были приглашены Люксембург и Ришелье. Ужин был очень весел». Здесь, – прибавил Беррье, улыбаясь, – есть одно замечание, доказывающее, что наши агенты люди действительно ума необыкновенного. После этой фразы: «Ужин был очень весел» – поставлены были точки и прибавлено: «Я считаю своей обязанностью выйти в этот час из малых апартаментов и задернуть над моим рапортом занавес тайны».

Фейдо улыбнулся.

– Деланд вовсе не глуп, – сказал он.

– Я продолжаю, – сказал Беррье, бросив глаза на рукопись:

«Рассветало, когда герцог потребовал карету. Король, видимо, был раздосадован необходимостью этого отъезда и изъявил это в таких выражениях, которые обрадовали мадам д'Этиоль и вызвали румянец на ее лице. Король взял с нее обещание, что скоро состоится новое свидание. Герцог и мадам д'Этиоль сели в карету в ту минуту, когда бледная зимняя

Аврора бросила свет на вершины деревьев парижской аллеи. Если ужин был весел, то возвращение должно было быть печальным. Сен-Жан, доверенный слуга герцога, рассмотрел, что происходило внутри кареты, через щель, которую он проделал в крыше кареты. По пути не промолвили ни слова. Герцога можно извинить: волокита немногое может сказать женщине, когда между ними стоит непреодолимоя преграда. Несмотря на свою любезность, герцог положил голову на подушку сиденья и спокойно заснул. Мадам д'Этиоль прислонилась в противоположном углу и сделала то же самое[17]. Сон их был так глубок, что Сен-Жан почтительно должен был потревожить их по приезде. Он кашлянул, заговорил и, наконец, вынужден был дернуть за рукав герцога. Эйлали, горничная, ждала у калитки сада. Мадам д'Этиоль возвратилась домой, не вызвав ни у кого ни малейшего подозрения. В полдень д'Этиоль пожелал видеть свою жену – его впустили. «Как вы провели ночь»? – спросил он.