Андрей Семенов - Другая сторона
Вот только генерал Головин и его сотрудники тут были не при чем. Это не они заблаговременно доложили командованию полные и достоверные сведения о танке, а простая пехота подбила и вытянула его с поля боя. То, что можно было бы поставить в заслугу Жукову, шло в минус при оценке работы Головина. Зачем тогда вообще нужна разведка, если все необходимые сведения может добыть пехота в открытом бою?
Головин очень тяжело переживал эту свою неудачу.
«Ну, что ж, Коля, — подумал Головин. — Второго прокола я тебя не прощу. Черт с ней с этой рудой. Война все равно идет к нашей победе. Засиделся ты, дружок, в Стокгольме».
1 мая 1943 года. Стокгольм, Швеция
Коля тосковал. Три месяца назад он снова соприкоснулся с настоящей войной. Не той, что велась в высоких кабинетах на картах и за дипломатической перепиской, а «в поле», то есть в самом откровенном и мерзком ее проявлении.
С трупным смрадом, гноем ран и стонами угасающих людей.
Одно дело — стоять возле своих артбатарей, посылающих снаряды за горизонт, когда каждый залп восторгом отдастся в груди. «Еще один шаг к победе!». Совсем другое — наблюдать, какое действие производят эти снаряды за горизонтом.
Коля был там, под Сталинградом. Больше того, он был окружен вместе с Шестой армией. Видел голодающих, слабеющих немцев, сам голодал и слабел вместе с ними, но хотел он и сейчас и тогда только одного.
Он хотел идти в составе танковой колонны на Калач. Хотел быть в группе прорыва. Ну, пусть его не пустили бы на танк. Он был согласен тянуть связь вслед за наступающими войсками, лишь бы не сидеть тут, в тишине и уюте, а своими руками приближать разгром немцев. Его товарищи по дивизии, наверное, уже полками командуют, Сарафанов — тот поди целой армией, а он, капитан Осипов, в Стокгольме бока пролеживает. Кому вообще нужна эта руда? Не сегодня — завтра наши танки войдут в Берлин, а он останется на обочине глотать пыль, поднимаемую гусеницами танков и сапогами пехоты. Тоска. И никакой надежды на перемены. «Глобус» дважды в неделю подтверждал прием информации по руде, значит, Москве нужна была эта информация. А значит, сидеть Коле Осипову в Стокгольме до нашей победы, а может, и того дольше. Кто знает…
А бизнес хирел. «Говорящие будильники Неминена» уже не вызывали ажиотажа своей новизной. Их перестали покупать. Постепенно конкуренты оттерли Тиму Неминена и от подрядов в порту. Коля спокойно смотрел и на это. Заказов становилось все меньше, работники стали один за другим увольняться. Колю и это не огорчило. Он тосковал. Даже любимая Анна была позабыта. Наивная девушка вряд ли могла понять чувства советского офицера, а посему и встречаться с ней не имело смысла.
Стали кончаться деньги, но и это мало тревожило беспечную мордовскую душу.
Первое мая Коля решил отметить тем, что не стал вставать с постели. Время шло к полудню, а Коля лежал, глядя в потолок, и ему лень было даже вскипятить чай.
Ровно семь лет тому назад лежал он на широком брезентовом плаще посреди Среднерусской возвышенности, окруженный коровами и ранними шмелями, и в голове его шумела самогонка.
До чего же хорошо было до войны!
— Come on, come on! Bring it in! — звякнула колокольчиком входная дверь, и властный голос загудел в его мастерской.
Коля выглянул из спальни. В мастерскую входили три крепких элегантно одетых господина.
Двое волокли какой-то тяжелый ящик, третий, очевидно, старший, подошел к просторному рабочему столу, отодвинул паяльники, детальки и пружины и скомандовал:
— Put on, gentlemen. Thanks. You may have a rest. Wait for me outside.
Двое закинули ящик на расчищенное посреди стола место и вышли на улицу. Оставшийся джентльмен снял шляпу и повернулся к Коле.
Это был Штейн!
Коля обрадовался, но лишь на секунду. Следующей его мыслью было арестовать изменника Родины Штейна, но он вспомнил, что оружия у него нет никакого, кроме молотков и отверток, а на улице Штейна ждут двое крепких ребят, которые будут волноваться…
— Олег Николаевич!.. — только и сказал Коля.
— Он! — радостно подтвердил Штейн и обнял Колю. — Как ты тут без меня? Рассказывай.
— А что тут рассказывать?
— Все. Начиная с того дня, как мы расстались.
Коле очень хотелось рассказать все: про задание Головина открыть секрет немецкой танковой брони, про то, как он провалил это задание и сейчас ничего хорошего для себя не ждал, про то, что дела в фирме с каждым днем идут все хуже, что ему не хочется заниматься бизнесом, а хочется на фронт, бить немцев. Особенно Коле хотелось рассказать про свою недавнюю поездку в Россию под видом немецкого коммерсанта, про свадьбу русской девушки и немецкого солдата и про разговор с председателем колхоза в Ирининых Ключах. Хотелось спросить того, кому он доверял и кого уважал: «Что же это, Олег Николаевич, сделалось с нашими советскими людьми? То ли наваждение на них нашло, то ли они дурманом опились, но никто не хочет защищать советскую власть, а если и есть такие люди, то я не встречал их. Полгода прожил на оккупированной территории, но ни одного партизана или подпольщика не встретил. Где же они все прячутся? Почему никак себя не проявляют?»
Коля хотел о многом рассказать Штейну и получить ответы на множество вопросов, но в его голове щелкнул тумблер «Бдительность» и он ответил:
— А мне с изменниками Родины разговаривать не о чем!
— Ух ты! — восхитился Штейн. — Прямо как на партсобрании. Будто дома побывал.
— Дома вам делать нечего. У вас, Олег Николаевич, нет больше дома!
— По-твоему, я живу на улице?
— Вы исключены из партии, в отношении вас имеется приговор суда, и за вами охотится «чистильщик».
— Да ну?! — притворно испугался Штейн. — Так-таки по следам и идет? В затылок дышит? Боже мой! Как страшно жить!..
— Нам не о чем с вами разговаривать, Олег Николаевич. Прошу вас очистить помещение.
Штейн грустно вздохнул, неторопливо прошелся по мастерской туда-сюда и снова обернулся к Коле.
— А ну, сынок, — посуровел он. — Выпусти-ка воздух. А то ишь — надулся! Смотри не лопни.
Штейн подошел к ящику, который двое его провожатых водрузили на стол. Ящик при рассмотрении оказался американской радиолой. Штейн откинул крышку, взял со стола отвертку и стал выкручивать начинку.
— Мне все равно, что лично ты думаешь обо мне, но я пришел к тебе не как к радиомастеру, а как к представителю Генерального штаба в Швеции, — сказал Штейн, вытаскивая из ящика проигрыватель. — В этом ящике содержатся документы огромной государственной важности. Они должны быть переправлены в Москву. Как ты это будешь делать — меня не интересует, но как резидент ты обязан доложить о них Головину.
