Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон

Непомерно толстый Мейзер имел цветущий вид, и жизнь была ему в радость. У его жены был слишком длинный нос и выпирающие острые кости, но она всем сердцем любила своего Никола и готовила ему легкие сладкие блюда. Супругов объединяла редкая общность чувств. Между собой они говорили совершенно открыто и не скрывали дурных мыслей. Каждый год в день святого Мартина, когда домовладельцы собирают арендную плату, они выбрасывали на улицу пять или шесть семей ремесленников, не имевших возможность заплатить за аренду, и что интересно, аппетит у них при этом не портился, а поцелуй на сон грядущий не становился менее сладким.

Мейзеру уже исполнилось шестьдесят шесть лет, а его жене — шестьдесят четыре. Их физиономии светились доброжелательностью и внушали уважение. Чтобы считаться истинными патриархами, им недоставало только детей и внуков. Природа подарила им сына, правда, только одного, потому что больше они не просили. Однажды они

замыслили совершить фиктивное банкротство, втихомолку переписав свое состояние на нескольких собственников. Но, к несчастью, их единственный сын, наследник многих миллионов, умер в Гейдельбергском университете, объевшись сосисок. Когда сыну исполнилось двадцать лет, он отправился в эту Вальхаллу1 тевтонских студентов, которые вместо учебы тоннами поедают сосиски, запивая их морями пива, распевают романсы, состоящие из восьмисот миллионов куплетов, и ударами шпаг отрубают друг другу кончики носов. Злая смерть отняла его у родителей, успевших дожить до такого возраста, когда они уже не могли сделать себе нового сына. Старые несчастные толстосумы пытались забрать поношенную одежду сына, чтобы кому-нибудь ее продать. В ходе этой душераздирающей операции (ужас заключался в том, что многих вещей они недосчитались) Никола Мейзер говорил своей жене: «Мое сердце плачет кровавыми слезами от одной мысли, что наши дома и наши денежки, наши легальные богатства и богатства теневые, достанутся чужим людям. Родителям следует иметь запасного сына. Назначают ведь в арбитражном суде запасного судью».

Но время, этот великий учитель немцев (и не только немцев), помогло семейству Мейзеров понять простую истину: перетерпеть можно все, кроме потери собственных денег. Не прошло и пяти лет, как мадам Мейзер уже говорила своему мужу с нежной и задумчивой улыбкой: «Кто может постичь предначертания Провидения? Твой сын мог бы пустить нас по миру. Ты только взгляни на его бывшего приятеля Теобальда Шефтлера. Он промотал в Париже двадцать тысяч франков. Потратил их на

1 В германо-скандинавской мифологии небесный чертог, куда попадают после смерти павшие в битве воины, где они продолжают прежнюю героическую жизнь.

женщину, которая задирает ноги, когда пляшет кадриль. Да и сами мы тратили на нашего повесу больше двух тысяч талеров в год. Его смерть обернулась для нас большой экономией, а значит, оказалась выгодным делом».

В те времена, когда три гроба с Фугасом еще находились в их доме, эта добрая женщина постоянно выговаривала мужу за его видения и бессонницу: «О чем ты только думаешь? — говорила она. — Ты всю ночь пинал меня ногами. Давай сожжем это французское отребье, чтобы оно не нарушало покой добрых людей. Свинцовый ящик мы продадим, он весит не меньше двухсот фунтов, белый шелк пойдет на подкладку для моего платья, а из шерстяной обивки мы сделаем матрас». Но Мейзер из суеверия не внял советам жены. Чтобы избавиться от полковника, он предпочел действовать, как подобает истинному коммерсанту.

Дом, в котором жили супруги, находился на улице Общественного колодца. Красивее и солиднее этого дома не было во всей округе, считавшейся самым изысканным предместьем Данцига. Его окна украшали мощные кованые решетки, а дверь была увешана железом не хуже средневекового рыцаря. На фасаде дома местный специалист установил хитроумную систему маленьких зеркал, позволявших распознать посетителя задолго до того, как он постучит в дверь. Единственная служанка жила на чердаке этого благословенного дома. Она была неутомима, как рабочая лошадь, и к тому же неприхотлива, как верблюд.

Был еще старый слуга, но он ночевал вне дома. Сделано это было специально, чтобы не подвергать его соблазну свернуть слабые шеи своих хозяев. Вся домашняя библиотека состояла из нескольких книг с текстами делового и благочестивого содержания. Пожилые домовладельцы даже отказались разбить сад позади дома из тех

соображений, что за деревьями могут скрываться воры. Каждый вечер в восемь часов они закрывали дверь на замок и до утра не выходили на улицу, опасаясь нежелательных встреч. Они вообще старались не отходить далеко от своего дома.

Вам покажется удивительным, но 29 апреля 1859 года в одиннадцать часов утра Никола Мейзер находился весьма далеко от своего любимого дома. Просто уму непостижимо, в какую даль закатился этот честный данцигский буржуа! Он мерил тяжелыми шагами знаменитый берлинский бульвар, который носит то же самое название, что и роман Альфонса Карра: «Под липами». По-немецки это звучит: «Унтер-ден-Линден».

Вы спросите: что за неистовая сила вытолкнула эту толстую красную двуногую конфету из ее любимой бонбоньерки? Отвечаю: та же самая сила, что вела Александра Великого в Вавилон, Сципиона Африканского в Карфаген, Готфрида Бульонского в Иерусалим и Наполеона в Москву! Имя этой силы — честолюбие. Правда, Мейзер не ждал, что ему вручат на красной бархатной подушке ключи от города. Но зато он был знаком с кое-какой важной персоной, а также с начальником одной из канцелярий и с некоей загадочной горничной, и все трое работали не покладая рук, стараясь добыть ему дворянский титул. Его голубая мечта состояла в том, чтобы называться не просто Мейзером, а фон Мейзером!

В душе этого господинчика причудливо смешались низость и заносчивость, то есть те самые качества, которые отличают лакея от остальных людей. Мейзер преклонялся перед силой и восхищался величием, а имена королей, принцев и даже баронов произносил с пафосом и медоточивым голосом. Он любил с особой тщательностью выговаривать благородно звучащие слоги, а при произнесении слова монсеньер его рот наполнялся дурманящей голову

кашицей. Такие двойственные натуры довольно часто встречаются в Германии, да, пожалуй, и в других странах тоже. Перенесите их в страну, где все люди равны, и от ностальгии по угодничеству они быстро умрут.

Личность Никола Мейзера выступала во многих ипостасях, но не в таких, какие формируют образ человека сразу и однозначно, а в тех, что лепят его мало-помалу, незаметно соединяя одну черту образа с другой. Он был известен, как племянник известного ученого, крупный собственник и налогоплательщик, человек мыслящий, подписчик «Новой христианской газеты», честный бюргер, презирающий оппозицию, автор филиппики против демагогов, бывший советник городской администрации, бывший судья арбитражного суда, бывший капрал ландвера, ярый враг Польши и всех более слабых наций. Свой самый яркий поступок он совершил десять лет тому назад, когда отправил анонимное письмо, в котором выдал полиции члена франкфуртского парламента, нашедшего убежище в Данциге.

Итак, в то утро Мейзер прогуливался под липами и ему казалось, что все его дела на мази. Все три покровителя единодушно уверяли, что вопрос с дворянством вскоре будет решен, и посему будущий дворянин в хорошем настроении направлялся на Северо-Восточный вокзал, не отягощенный никаким багажом, не считая револьвера в кармане брюк. Свой чемодан из черной телячьей кожи он заранее отправил на вокзал, намереваясь получить его перед отходом поезда в багажном отделении. По пути он снисходительно поглядывал на витрины магазинов, но внезапно остановился как вкопанный и стал тереть глаза. Говорят, это хорошо помогает при временном помрачении зрения. Он увидел, а быть может, ему показалось или привиделось, что между портретами Жорж Санд и Про-спера Мериме, которые, как известно, являются крупнейшими французскими писателями, затесалось какое-то знакомое лицо.