Михаил Шевердин - Набат. Книга первая: Паутина
Она вышла из хижины, чуть конфузясь и прикрывая одну щеку полой накинутого на голову камзола. Грубая бязевая рубаха, высоко приподнятая грудями, не скрывала отлично сложенной фигурки девушки.
Ибрагимбек буркнул:
— Гладкая кобылка, а? Сам взял бы. Но ты гость. Салима, пойдешь за этого эфенди, а? Сватаю, хо-хо-хо.
Девушка хихикнула. Красивый эфенди произвел на нее впечатление. Правда, она больше смотрела на лаковые его сапоги. Они, видимо, сразили ее сердце.
Прошли по тропинке к сравнительно старому, со следами водомоин на стенах, но еще крепкому дому. Во дворе, огороженном низкой глинобитной стенкой, кормились у колод стреноженные кони отличных кровей. Ибрагимбек с видом знатока похлопал по крупу каракового жеребца.
— Подойди, эфенди, не бойся. Со мной не лягнет. Хэ-хэ. Я слово такое знаю. Даром, что ли, меня конокрадом почитают?
Когда Энвербей подошел и разобрал великолепного копя по статьям, Ибрагим удовлетворенно вздохнул:
— Сам добыл… На той стороне, за Пянджем, у афганов… До сих пор не опомнились… — Он еще раз вздохнул. — Дарю… тебе, все дарю. Коней дарю, баб дарю, золото… Ты гость…
Обратно в хибарку он не повел больше; Энвербея, а проводил в высокую, правда такую же прокопченную михманхану и усадил на кошму.
— Хорошо бы сейчас поесть, а? В животе бурчит. — Он все вертел в руках свиток, и Энвербею мучительно хотелось прочитать его. Все яснее становилось, что в свитке написано что-то очень важное, решающее.
Отдал ему свиток Ибрагимбек не раньше, чем закончилось обильное угощение. И хотя Энвербей, почитавший себя первым в Турции гастрономом, ставивший себе в заслугу тонкий вкус гурмана в пище и привыкший к французской изощренной кухне, почти не притронулся к тяжелым жирным локайским блюдам, Ибрагимбек решил, что долг гостеприимства исполнен, что теперь уж этот турок задобрен такими великолепными подарками, как девственница и жеребец, да еще в придачу поистине бекским угощением, и что теперь вполне подготовлен для щепетильного разговора.
Он вынул из-за пазухи халата свиток и просто, без дальних слов, отдал его Энвербею. Трясущимися руками тот развернул свиток и, теряя самообладание, воскликнул:
— Я говорил! Я — главнокомандующий!
В своем фирмане эмир бухарский Сеид Алим высочайшей своей милостью назначил вице-генералиссимуса и военного министра Турции достоуважаемого зятя халифа всех мусульман Энвербея главнокомандующим всеми войсками ислама и наместником пророка Мухаммеда в Бухаре и Туркестане.
Высокомерно, свысока рассматривая Ибрагимбека, Энвербей процедил сквозь зубы:
— Кто оторвал печать?
Ибрагимбек разжал кулак, на ладони у него лежал оторванный уголок пергамента с подписями и печатью.
— Хе, хе, — усмехнулся Ибрагимбек, — фирман-то с изъянцем…
— Клянусь, все ответят за мои унижения! Позови моих людей, моего адъютанта. Собери войско! Я хочу говорить…
Но Ибрагимбек не шевельнулся, он все так же из-под тяжелых век буравил своими глазками лицо Энвербея и сохранял полнейшую невозмутимость. Все так же не торопясь, он спокойно загреб из рук Энвербея фирман его высочества эмира бухарского, чуть приподнялся и, сунув бумагу под свой массивный зад, плотно уселся на прежнее место.
— Что это значит? — прохрипел Энвербей. — Неслыханно!
Расставив забавно руки в стороны, Ибрагимбек без признаков улыбки сказал:
— Был фирман — и нет фирмана.
Он забавлялся яростью зятя халифа. Всей пятерней он пошарил еще раз за пазухой и вытащил другой свиток, уже изрядно помятый и весь в маслянистых пятнах.
— На, читай!
Свиток оказался фирманом эмира бухарского о назначении господина караулбеги Ибрагимбека Чокабая главнокомандующим всеми войсками ислама и наместником — пророка.
Ибрагимбек ткнул себя в грудь коротким, лоснившимся от жира пальцем и сказал:
— Я главнокомандующий, а?
Затем он больно ткнул в грудь зятя халифа:
— Ты главнокомандующий, а?
Похихикав, он добавил:
— Два главнокомандующих, а? Слишком много, а? Совать в один сапог две ноги, а?
И расхохотался.
Нет, он не хохотал, он рычал, хватаясь за живот, хрипло взвизгивал и выл.
Нет, в такой идиотской обстановке, с таким тупым животным невозможно держаться с достоинством. С этим чудовищным ослом никакие дипломатические ухищрения не помогут.
Злясь и бормоча что-то себе под нос, Энвербей несколько раз прочитал фирман, который только отдельными выражениями отличался от его фирмана.
— Чепуха! — наконец сказал он сдавленным голосом. Переход от торжества к полному разочарованию был слишком неприятен. — Настоящая чепуха! Он старый. Он подписан год назад. Новый фирман делает его негодным.
— Э, нет! — Ибрагимбек перестал смеяться. Лицо его приняло серьезное и даже зловещее выражение.
Он продолжал:
— Есть фирман — нет фирмана. Фирман — бумага. Бумагой воевать нельзя. Но мой фирман лучше, твой фирман порванный, с изъяном фирман. Давай деловой разговор вести будем.
Тогда Энвербей сделал отчаянную попытку, стремясь взять верх над этим, как он мысленно называл его, грязным скотом.
— Я зять халифа, — сказал он, вскочив и встав во весь рост. — Я отмечен знаком святейшего пророка.
Откровенно говоря, Энвербей произносил первые попавшиеся слова, которые приходили ему в голову. Но вдруг слово «знак» навело его на мысль об агатовом перстне.
Сунув под нос Ибрагимбека кольцо, он постарался сделать таинственное лицо и проговорил глухим голосом:
— Смотри!
Но на Ибрагимбека кольцо не произвело никакого впечатления. Он все так же хитро помотал головой.
— Это кольцо халифа Мамуна! — сказал Энвербей.
— Халиф? — простодушно сказал Ибрагимбек. — А кто он был, твой Мамун?
Нет, поистине с такой дубиной невозможно было разговаривать, и Энвербей закричал:
— Берегись, господин Ибрагим! Я заключил с самим аллахом договор. Аллах поклялся не сходить на землю, а я обещал не подниматься на небо, дабы не вступать в борьбу с ним. Я повелеваю! Ты не смеешь так разговаривать с главнокомандующим.
Ибрагим мрачно сказал:
— Э, нет, ты зачем приехал? Ты мне лицо черным сделал, чтоб тебе помереть… Главнокомандующий! А войско у тебя где?! Войско-то здесь. — И он расставил пальцы перед самым лицом Энвербея и медленно, с хрустом сжал их в кулак. — Вот здесь, у меня… Понимаешь ты, командующий, у тебя войска нет… Я командующий… у меня войско… Понял?!
Весь кипя бешенством, Ибрагимбек по-бычьи наклонил голову и уставился на Энвербея, с трудом ворочая языком.
