Роберт Лоу - Белый ворон Одина
Однако Владимир никак не мог успокоиться. Натянув поводья, он усмирил лошадь и снова обернулся к человеку на валу.
— Отлично! — пропел он мелодично. — Ты знаешь, кто я такой, но я-то тебя не знаю. Назови свое имя, чтоб я мог начертать его на колу, который вгоню в твою задницу.
— Зовут меня Фарольвом, — уже серьезно, без улыбки ответил дерзкий незнакомец, — и вот что я тебе скажу, юный князь. Я знаю не только тебя, но и того человека, что стоит рядом с тобой. Полагаю, это Орм Убийца Медведя?
Я вздрогнул, услышав свое имя, да еще в сочетании со старым прозвищем. В устах незнакомца это обращение прозвучало насмешкой. Тем более что сопровождалось издевательским поклоном.
— Ламбиссон много рассказывал о тебе, — сказал Фарольв. — Но еще больше я узнал от того полоумного коротышки, у которого все лицо обезображено шрамами.
— Ну, тогда ты знаешь достаточно, — ответил я. — Может, тебе также известно, где сейчас Ламбиссон?
— Ушел, — весело ответил верзила. — Смылся и увел с собой твоего пустоголового друга. Думаю, сейчас они оба мертвы — эти бешеные оскопительницы мужчин поскакали следом за ними. Оставили небольшой отряд под стенами крепости — на тот случай, если нам хватит дурости высунуться наружу и попросить их о медленной и мучительной смерти.
— Мужененавистницы ушли, — сказал я, тщательно подбирая слова, — зато мы здесь. С твоей стороны было бы разумно преклонить колено перед князем и отпереть ворота. Мы не степные воительницы и не станем ждать, когда ты выйдешь наружу.
— Не обижайся, ярл Орм, но я вряд ли воспользуюсь твоим советом, — серьезно ответил Фарольв. — Хотя скажу честно: я обдумывал такую возможность. Насколько я понимаю, вы с князем охотитесь за той же самой добычей, что и Ламбиссон. Спору нет, ты могуч, Орм, хоть и выглядишь сейчас несколько… приниженным. Однако готов спорить, что при всей твоей мощи тебе не пройти через закрытые ворота.
— Так, значит, вы с Ламбиссоном расстались, — сделал я очевидный вывод.
Он кивнул с беззаботной улыбкой, и мне стало как-то не по себе. Уж слишком самодовольным выглядел этот парень. Весь прямо лоснился — словно хорошо отделанная рукоять меча. Все остальные внимательно прислушивались к нашему разговору. Я видел, как они дружно переводят взгляд с меня на него и обратно — будто присутствовали при захватывающем поединке-хольмганге.
— И кто же кого предал: ты его или он тебя? — я спрашивал, а сам тем временем пытался увязать воедино обрывки мыслей, крутившихся у меня в голове. — Впрочем, не важно… Главное, что теперь ты сам себе хозяин. И, тем не менее присоединиться к нам не желаешь. А это означает, что у тебя имеются собственные планы. Коли ты ищешь серебро, значит, намереваешься сам двинуться в сторону гробницы Аттилы…
И тут наконец в голове у меня что-то щелкнуло, и все встало на свои места. Я так и замер с открытым ртом. Ну конечно, как же я сразу не догадался! Этот чертов Фарольв знал, куда надо идти… или думал, что знает. И уверенность эту он мог обрести одним-единственным способом — если выбил из кого-то нужные сведения. Из кого-то… А поскольку я знал, что Коротышка Элдгрим находится в руках у Ламбиссона, то остается…
Наверное, все эти мысли отразились на моем лице, потому что Фарольв рассмеялся и махнул кому-то рукой. По его знаку несколько лохматых хирдманнов привели Обжору Торстейна. Вернее сказать, не привели, а притащили, поскольку тот болтался в их руках бескостным мешком. Они поставили Обжору на краю вала и задрали голову, чтоб я мог полюбоваться. У меня едва не вырвался стон. То, что когда-то было лицом моего побратима, теперь представляло собой дикое месиво. Сплошной кровоподтек, на котором поблескивали знакомые глаза Торстейна.
— Хейя, Орм, — невнятно произнес он сквозь разбитые и опухшие губы. — Что привело тебя сюда?
Но прежде чем я успел что-либо ответить, Фарольв мотнул головой, и его подручные уволокли Торстейна обратно. Особо они не чинились: я слышал глухие удары — безвольное тело побратима пересчитывало ступеньки укрепления.
— А теперь убирайтесь восвояси! — распорядился Фарольв. — Иначе я прикажу перерезать ему глотку и вывесить тело на валу.
Краем глаза я видел застывшее, побелевшее лицо Владимира и ощущал напряжение, исходившее от юного князя. Рядом с ним, конечно же, Добрыня, Сигурд и остальные. Их я не видел, но знал: все стоят и ждут, что я скажу или сделаю. А потому я не стал ничего говорить. Мне требовалось время, чтобы подумать. Фарольв, несомненно, считает, что очень ловко все обставил: обеспокоенные судьбой своего побратима, мы не посмеем перечить. Что скажет, то и сделаем. Так оно, пожалуй, и случилось бы, если б под стенами крепости стояло одно лишь Обетное Братство. Но беда в том, что мы были не одни. Кроме нас, здесь находилась целая куча людей, которым не было решительно никакого дела до Обжоры Торстейна. Пусть ему хоть трижды перережут глотку, они и пальцем не пошевельнут. Взять того же Владимира… Мальчишка вне себя от гнева и ни о чем, кроме мести и окровавленных кольев, думать не может. Уверен: если б он сейчас не сидел верхом, то в ярости топал бы ногами и визжал, как недорезанный поросенок. Нет, на милосердие юного князя рассчитывать не приходилось. Этот даже запахом своего дерьма не поделится ради спасения нашего побратима.
Что касается Фарольва, тот явно блефовал. Хотел убедить нас, что при помощи меча и каленого железа сумел развязать язык Торстейну. Якобы уже выведал все, что хотел, и теперь легко может пожертвовать пленником. Но я-то знал: Обжоре, по сути, нечего рассказывать — он не знает дороги к могильнику Атли. Конечно, под пыткой человек может наговорить чего угодно. Но стоит ли придавать значение таким признаниям?
Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове. После чего я молча развернулся и пошел прочь. Нам было не о чем разговаривать с Фарольвом — все и так уже сказано. Вернее, это я так думал. Однако Финн придерживался иного мнения. В тот самый миг, когда Фарольв тоже повернулся, чтобы уйти, мой побратим громко произнес:
Муж неразумныйвсе знает на свете,в углу своем сидя;но не найдет ондостойных ответовв дельной беседе.
Это была еще одна строфа из того же произведения, что ранее читал Фарольв. Причем прозвучала она как нельзя более к месту. Воистину, лучшего ответа наглецу и не придумаешь. Ай да Финн! Кто бы мог подумать, что он способен на такое? Я даже застыл на месте от удивления. И не я один — мы все сначала недоуменно хлопали глазами. Таково уж свойство «Речей Высокого». Далеко не сразу проникают они в ум простого человека. Подобно тому, как добрая горячая похлебка не мгновенно согревает озябшего путника — надо подождать, пока она просочится в кишки, — так и мудрость Одина требует некоторого времени для осмысления. Зато уж когда до нас дошла суть сказанного, мы страшно развеселились: раздались громкие приветственные крики и звон мечей о щиты.
