Николай Энгельгардт - Граф Феникс
На пристани магика встретил Казимир. Черная гондола уже стояла наготове, с гребцами и престарелым кормчим.
– Где графиня? – спросил тихо граф.
Казимир лукаво улыбнулся и указал на сверкавший плес Невы и зеленый берег соседнего острова.
– Вы все исполнили, любезный Казимир, как я приказал? – строго спросил магик, недовольный весельем и развязностью поляка.
– Да, абсолютно! – продолжая странно улыбаться, отвечал Казимир.
– Вы ждали их здесь, на пристани? – хмурясь, спросил магик.
– Да, на пристани.
– И отвезли к старушке?
– Да.
– Князь с графиней?
– О нет. Он ушел, пока она спала.
– Но графиня уже проснулась?
– О конечно! И, не найдя князя, предалась отчаянью!
Да! Да! Графиня безутешна. Я оставил ее плачущей, – с самым веселым и довольным видом рассказывал Казимир, как будто говорил о чем-то очень приятном.
– Не понимаю вашей веселости, – с досадой заметил некромант. – Слезы госпожи должны бы тронуть вас. Вижу, что возникли какие-то затруднения, и поэтому мне надо сейчас же увидеть графиню.
– Если верить тем обещаниям, которые она давала относительно вас, – несмотря на замечание Калиостро, возразил поляк, – то свидание с графиней может окончиться печально для вашего сиятельства.
Тут спиртуозные эманации, исходившие от Казимира, объяснили некроманту развязность слуги, очевидно, уже успевшего опохмелиться в поварнях Елагина.
– Черт вас побери, Казимир! – сказал с досадой граф. – Вы с утра навеселе.
– О, это ничего не значит! Чемодан вашего сиятельства уже погружен в гондолу, Эммануил тоже здесь. Не знаю, как вы распорядитесь насчет госпожи Ковалинской? Захватим ее с собой или оставим здесь?
– Повторяю, что вы с утра пьяны, Казимир, и предупреждаю: если это повторится еще раз, я буду вынужден отказать вам!
– Черт возьми, как я буду огорчен! Да я сейчас же найду себе место почище, нежели у странствующего магика! Предложений сколько угодно! Лучшие дома столицы мне открыты! А если уеду в Варшаву, то могу быть камер-лакеем при самом короле Станиславе-Августе!
– Очень хорошо. В таком случае я не удерживаю вас, – холодно сказал магик.
– То есть как это! – вызывающе задирая нос и кося левым глазом, спросил Казимир. – Как мне понимать слова вашей милости?
– Так, что я отказываю вам. Вы грубите мне. А я не желаю иметь дело с грубияном. Мне нужен деликатный, скромный и надежный слуга. Да не один. Ведь я получил приглашение в Гатчину к наследному принцу! – Калиостро показал извещение «малого двора». Однако-это не произвело особого впечатления на поляка.
– В Гатчину! Ваше сиятельство зовут в Гатчину! Э, как же вы там обойдетесь без моей помощи и без Эммануила?
– Вполне. Но вы, Казимир, уйдя от меня именно теперь, когда звезда моя восходит, потеряете очень много, может быть, все!
– Кто из нас больше потеряет, это еще вопрос! – нагло возразил поляк. – Ведь я о вашем сиятельстве знаю слишком такое… Если огласить, так вам, пожалуй, и оставаться в Петербурге будет нельзя!
Лицо Калиостро потемнело от гнева.
– Пьяный нахал! Ты смеешь мне угрожать! – проговорил он сквозь зубы, – Уже за одно это ты жестоко поплатишься!
– Я вас не боюсь. А вы лучше жалованье мне отдайте! Много ли я видел от вас? Толкуете о кладах, а сами считаете каждый грош!
– Ты жестоко поплатишься. А теперь убирайся. И Калиостро направился к гондоле.
– Я сам от вас ухожу!.. Я не нуждаюсь. Я – прирожденный литовский шляхтич, а вы кто и откуда, никому неизвестно! – кричал ему пьяный Казимир. – Эммануил! Иди сюда! Этот магик развратит твое детское сердце! Вы чернокнижием занимаетесь! Жалованье мое отдайте, граф бродячий!
ГЛАВА LXXI
Горе женщины
Калиостро уже сидел в гондоле и приказал плыть к домику таинственной соотечественницы. Престарелый кормчий оттолкнулся багром от пристани. Гребцы ударили веслами.
Наглость слуги после отрезвления, конечно, смените уничижением, а против его угроз он тут же решил принять меры. Не стоит беспокоиться по пустякам. Н сообщение поляка о случившемся в доме старушки его сильно встревожило. Когда гондола подплыла к голландскому садику, Калиостро встретила сама хозяйка. Но Калиостро даже ей не кивнул и, пройдя в калитку, спросил:
– Что с Лоренцой?
– Ах, синьора в совершенном отчаянии! – всплеснув руками, сказала старуха.
– Без кривлянья, старая чертовка, без кривлянья! – грубо оборвал старуху граф. – Говорите дело.
– Ах, Бальзамо, вы не можете без оскорблений! А ведь я вам, хоть и дальняя, а все же родственница!
– Я вам говорил, чтобы вы не смели вспоминать об этом проклятом родстве! – огрызнулся он. – Говорите же!
– Пока Лоренца спала, ее молодой обожатель ушел, скрипучим, неприятным голосом отвечала старуха, и теперь она ревет оттого, что он видел, какая она при дневном свете. Разлюбил, и ей не бывать русской княгиней! Не сказав ни слова, Бальзамо повернулся спиной к старой сводне и быстро пошел к домику.
Он нашел Лоренцу в белой спальне. Стоя на коленях перед статуей Мадонны, она рыдала и ломала руки.
– Что случилось? Успокойся, Лоренца, – сказал Бальзамо, осторожно касаясь обнаженного плеча красавицы.
Женщина вздрогнула, вскочила и, оттолкнув его, крикнула:
– Прочь! Прочь! Не прикасайся! Я не хочу знать тебя, низкий проходимец! Я хочу посвятить свои дни Мадонне. Прочь с моих глаз, проклятый совратитель!
– Лоренца, это сумасшествие! Ты еще слишком молода и хороша собой, чтобы ханжествовать, – сказал магик.
– Молодость моя прошла. Я – старуха. Все кончено для меня, – с отчаянием говорила женщина.
– Я знаю многих красавиц на театральных подмостках. Если сравнить их при дневном свете с тобой, право, ты покажешься невинной девушкой.
– О, как ты мне ненавистен, Бальзамо! – простонала Лоренца. – Твои ухватки, твоя наглость, грязное ремесло – все, все мне ненавистно!
– Кажется, это утро всех сводит с ума, – спокойно возразил магик. – Только что мне нагрубил Казимир, так что я вынужден был прогнать его. Но он был пьян. Почему ты беснуешься? Вспомни, что, если бы не я, ты состарилась бы служанкой в остерии, деля ласки с пьяницами. Я вывел тебя в свет.
– И торговал мною, презренный!
– Эта торговля часто была для тебя так же приятна, как и прибыльна!
– Уйди! О, пречистая дева, спаси меня из когтей сатаны!
– Говорю тебе, что ты напрасно отчаиваешься. Что произошло у тебя с князем?
– Ах, он увидел, что я – старуха, и ушел!
– Как же он увидел тебя, бедная Лоренца?
– Бальзамо, я заснула под утро. Солнце ярко осветило меня. Он посмотрел на меня сонную, неубранную, отвратительную, разлюбил и ушел. Мой князь, мой русский князь разлюбил меня! – ломая руки, повторяла она.
