Андрей Волос - Возвращение в Панджруд
Злые слезы брызнули из глаз.
Мало ему было динара! Подлый человек! Он все украл, все у них украл!
— Учитель! — трубно воззвал Шеравкан. — Учитель, беда!
Выскочил из кибитки наружу, дико огляделся.
Кармат лежал в траве у крыльца. Поднялся, приветливо мельтеша обрубком хвоста, припал на передние лапы, скуля и потягиваясь.
Тишина, покой. Дымы над домами... легкий туман лежит в складке холмов... стадо коров рассыпалось на зеленом склоне, будто горстка разноцветных камушков.
Украл! Все деньги украл!
— Учитель!
Ворвался в каморку.
Джафар заворочался, сел.
— Что ты орешь? Пожар? Наводнение?
— Учитель, беда!
— Да что случилось, черт тебя возьми!
— Санавбар сбежал! И деньги украл!
— Какие деньги?
— Ну деньги же! Вам привезли! Вы что, не помните?! Я из них вчера ему динар давал! На вино!
Слепец зевнул.
— Ах, деньги...
Почесал голову.
— Ну понятно. Кармат пришел?
— Какой Кармат?! Учитель, у вас деньги украли!
— Да понял я... ты ему дай что-нибудь.
— Кому?
— Собаке. Хлеба дай хотя бы.
— Да что вы все про собаку, учитель, — Шеравкан чуть не разрыдался от обиды и горечи. — Я же говорю вам: Санавбар деньги украл. А вином староста угощал. Тоже не нужно было никаких денег!
— Староста угощал? — удивился слепой.
— Староста!
— Ну что тут скажешь... Не перевелись еще добрые люди на свете.
— Что он за человек?! — бушевал Шеравкан. — Он какие слова вчера говорил, скорпион!!
Джафар зевнул и снова почесался.
— Какие слова?
— Вчера! Говорил!
— Если ты про весь этот бред, то лучше забудь, — вздохнул Джафар. — И у трезвого-то нечасто найдется разумное слово, а уж у пьяных!..
И безнадежно махнул рукой.
— Еще не пьяные были! Когда он про алчность! Когда про отца невесты староста рассказывал! Справедливость обессилела! Низость воскресла! Ведь говорил?!
— Ну и что? — Джафар пожал плечами. — Думаешь, он сам это придумал?
Вопрос сбил Шеравкана с толку.
— А кто?
— Это из предисловия, — пояснил Джафар. — “Калила и Димна” имеет предисловие. Санавбар оттуда наизусть читал.
— Наизусть... ну и что? какая разница! Ведь говорил?! Сам говорил, а сам вон чего: дождался, пока усну, и деньги спер! Он же вор, вор! В Бухаре ему руку бы отрубили!
Слепой хмыкнул.
— А сколько, говоришь, было?
— Пятьдесят!
— Пятьдесят? Гм... за пятьдесят могли бы и голову. Но мы ведь что-то уже потратили?
— Что мы потратили?! Динар масхарабозам... да динар ему самому вы велели дать. Ему руки надо рубить, а вы деньги даете. Чужими словами! — кипел Шеравкан. — Вот и видно, что сволочь! Еще и чужими словами! Чтобы всех заморочить! Пусть знают, какой он честный! Какой добрый! Справедливость обессилела! Низость воскресла! А сам кошелек попятил!
Джафар вдохнул и снова почесался — на этот раз запустив обе пятерни в бороду.
— Бесчестный человек! Бессовестный! Говорит чужие слова о чести — а сам ворует!
— Что ты привязался к этим чужим словам? — недовольно перебил слепой. Пошарил возле себя, нашел кулях. Посадил на голову. — Будь к нему снисходительней. У него хотя бы есть слова, которые он может сказать. Он знает, где их найти. Большинство не имеет об этом ни малейшего представления.
— Ага, знает он, где слова найти! Чтоб честным людям глаза отвести! А мы теперь без денег!
— Не горячись так, мой дорогой, — посоветовал Джафар. — Ты уже стихами говоришь. Если будешь так кипятиться — вообще невесть до чего дело дойдет.
— Какими стихами?
— Пока еще простенькими: “Слова найти, чтоб глаза отвести”. Но лиха беда начало, — Джафар усмехнулся. — Хватит. Как-нибудь образуется. Может, еще вернутся твои деньги.
— Ну конечно: вернутся! Вот вы смешной, честное слово!..
Они помолчали.
— Слушай, — задумчиво сказал Джафар. — А записка тоже в кошельке лежала?
— Ну да, — покаянно кивнул Шеравкан. — Тоже в кошельке.
— Так и не прочли. Вот и выходит: слепой — все равно что неграмотный. А неграмотный — все равно что слепой. Я-то уж вряд ли когда-нибудь прозрею. Так надо хотя бы тебя грамоте обучить.
— Меня?
Шеравкан потрясенно молчал.
Предложение Рудаки прозвучало так просто, как будто речь шла о чем-то совсем немудреном — ну, скажем, научиться месить тесто или стирать белье. Но обучиться грамоте! Стать чтецом! И даже, может быть, уметь писать!..
— Времени у нас хоть отбавляй. Правда, я не смогу проверять твою писанину... но что-нибудь придумаем. Можно палочкой на земле... я буду водить твоей рукой, а ты — смотреть, что получается.
— Палочкой, — завороженно повторил Шеравкан.
— Кто твой отец? — неожиданно спросил Джафар.
— Отец?
— Ну да, отец. Кто он? Ткач, кожемяка? Портной?
— Он стражник, — сказал Шеравкан. — Его Бадриддином зовут. Это он вас в Панджруд отправлял... сказал, что я с вами пойду. Помните?
— Нет, не помню... я никого не видел, — он вскинул голову и добавил, хмыкнув: — По вполне понятным причинам. Кстати, скажи-ка...
— Что?
Покрутил головой, как будто нервно озираясь.
— Там ведь были какие-то всадники?
— Да, были. Трое.
— И Гурган среди них?
Эх, зачем сюда разговор повернулся! Надо было молчать, что отец стражник. Нечистый за язык потянул.
— Ну да, был, — нехотя сказал Шеравкан. — С двумя нукерами. Как вас привели, они сразу уехали.
Так и есть: не ослышался он. Узнал по голосу. Это был голос Гургана: “Вот он каков теперь, полюбуйтесь!..”
Джафар вздохнул.
— Ну ладно. Взгляни-ка, там не осталось глотка?
Шеравкан потянулся, качнул кумган: вчера Бехруз принес, когда разводил гостей.
— Осталось.
— Налей, пожалуйста.
Шеравкан наполнил пиалу.
— Значит, стражник, — пробормотал поэт, отпив.
— Стражник, — подтвердил Шеравкан. — Вообще-то мы из ремесленников. Отец в молодости айаром был.
— Айаром? — удивился Джафар. — Если он был айаром, то как стал стражником? Айары стражников ненавидят.
— Да, он был правой рукой головы айаров, удальца из удальцов, — сказал Шеравкан, немного волнуясь.
— Серьезно?
— Да!
От волнения и гордости перехватило горло, и Шеравкан, поскольку не мог ничего сказать, только подтверждающе кивнул.
— Вот как, значит. Ты тоже хочешь стать айаром?
Что за вопрос! Кто же не хочет стать айаром?!
Всякий хочет стать айаром, да не у каждого получается.
Во-первых, ты должен быть крепким веселым парнем, уметь за себя постоять, да чтоб острое слово всегда наготове. Если станешь таким, овладеешь приемами боя, применяемыми в состязаниях, докажешь дружбу, проявишься в деле, выкажешь храбрость и удальство, закалишься в схватках с соседними кварталами — тогда, если тебя приметит кто-нибудь из старших по братству, лет в семнадцать станешь на первую ступень: наденешь рубаху с закрытым воротом, обуешь на босу ногу кожаные калоши на высоких каблуках, плотно-плотно навьешь чалму с “мышиным хвостом” коротко отпущенного конца и повесишь на поясной платок пару небольших ножей в лаковых ножнах.
