Симона Вилар - Поединок соперниц
Челядинцы выглядели притихшими, жались по углам, взволнованно шептались, но когда я вошел, вмиг кинулись выполнять мое распоряжение. Принесли бочонок вина, не слишком большой, так как напиваться нам не следовало. Я велел отнести по чарке и стражникам на башнях. Пусть знают, как милостив новый хозяин Гронвуда. А таковым я уже мог себя считать.
— Выпьем за удачу! — Я поднял кубок. — За удачу и мужество. Ибо и то, и другое нам еще понадобятся.
И мы весело сдвинули чаши.
* * *Я просыпался с трудом. Веки были словно свинцом налиты, во рту неприятный сладковатый привкус. Я попытался пошевелиться, но отчего-то у меня не очень получилось. Силы небесные! — когда это я успел так напиться? Помнится, я осушил всего одну чашу, потом мы беседовали с соратниками, я как раз собирался отправиться к Бэртраде…
Сквозь головную боль и похмельную дурноту я ощутил холодок беспокойства.
— Гуго! — звал меня кто-то.
В глазах маячил свет, плыли яркие круги.
— Гуго! Что делать, Гуго?
Кажется, это голос Теофиля.
Мои мысли еле ворочались. И было мне как-то сыро, неуютно.
Я наконец открыл глаза. Щурился. Надо мною висело серое марево, белесая дымка. Я толком ничего не мог понять.
Где-то рядом говорили:
— Это все Бигод виноват. Он нас вовлек. Что теперь нас ждет? Может, скажем, что это по его вине?
Холодок беспокойства становился все отчетливее. А с ним прояснялось сознание. Ничто так не разгоняет хмель, как чувство опасности.
— Гуго! Да очнись ты!
Но я уже очнулся. И понял, что со мной. Я был связан. Спеленат, как младенец, крепкими жгутами по рукам и ногам. Белесый свет передо мною — дневной туман, а рядом лежит Теофиль, тоже связанный. И лежит он на траве. Я приподнял голову. Они все оказались здесь: Геривей, Ральф и остальные. Даже их оруженосцы и воины лежали на склоне цитадели Гронвуда, связанные, словно снопы. Некоторые еще спали, одурманенные, кто-то даже плакал.
Я забился, пытаясь разорвать путы. Увидел стоявших неподалеку охранников. Лишь двое из них были в военных куртках с бляхами, остальные — обычные простолюдины, лица знакомые, все из челяди графа.
И тут я все понял. Что ж, винить могу только себя. Я слишком понадеялся на своих людей, не учел того, что слуги Эдгара преданы ему, не нам, не Бэртраде. И эта чернь попросту чем-то опоила нас. Тот бочонок с вином… Что они добавили в него, раз мы так быстро отключились, я не знал. Да не все ли равно. Любой кухарке было достаточно плеснуть в него ковш макового отвара — и мы оказались обезврежены в тот момент, когда меньше всего ожидали подвоха. Мы-то рассчитывали, что придется иметь дело с войсками графа, выдерживать штурм, осаду, обговаривать условия, имея Эдгара в заложниках. Того, что какие-то простолюдины столь легко справятся с нами, я не ожидал.
Рядом очнулся Геривей, закрутил головой, дико таращась. Стал орать, требовать, чтобы его развязали, что он сейчас всем покажет… Я отвернулся, скрипнул зубами в бессильной ярости. Это было полное поражение. Мой план рухнул, как шалаш рыбака, когда его сносит паводком.
— Что теперь делать, Гуго? — в который раз пыхтел Теофиль. Не дождавшись ответа, начинал метаться, тужился разорвать путы.
Из тумана к нам подошел один из охранников.
— Эй, боров, лежи-ка тихо. Если будете вести себя смирно, граф, может, вас и помилует.
Туман постепенно рассеивался. Я увидел стены Гронвуда. Вокруг нас собиралось все больше людей. Они смотрели на связанных, разложенных на склоне перед замком рыцарей, смеялись, указывали пальцами. Наверное, мы и в самом деле представляли собой уморительное зрелище. Лежавший неподалеку от меня Ральф тоже засмеялся, но смех этот был безрадостным.
Наконец появился сам Эдгар. Подъехал на коне. С ним был его лохматый Пенда, его воины. Выходит, я ошибся, решив вчера, что граф прибыл по обыкновению в одиночестве.
К моему удивлению, Эдгар велел освободить нас. Мы поднимались, пошатываясь. Сил у нас было не более чем у новорожденных телят, да и оружие у нас забрали. Эдгар спешился, стоял напротив нас в своем светлом широком плаще до шпор.
— По закону я могу предать всех вас казни. Но удерживает меня то, что вы действовали по повелению графини Бэртрады. Вы ее рыцари… были ее рыцарями. Но отныне моя жена более не нуждается в ваших услугах. Однако мне нужны храбрые воины. Поэтому тех из вас, кто раскается и присягнет мне на верность, я готов оставить на службе. Конечно, более вы не будете жить в тех условиях, какие имели ранее. Вас разошлют по отдельным крепостям, и там вы станете нести службу наравне со всеми. Жалованье и кров вам обеспечат. Остальные же могут убираться ко всем чертям!
И поглядев на меня, добавил:
— К вам, сэр Гуго, предложение о службе не относится.
Я внутренне сжался. Граф — хозяин в своей земле, и он мог поступить со мной, как ему вздумается. Однако граф не стал заключать меня в подземелье и судить, как зачинщика беспорядков. Он попросту изгонял меня.
Бог мой — этот сакс просто ни во что меня не ставил! Для него я был ничтожеством, с которым он не хотел иметь дела!.. Хотя в его поступке был смысл. Этот парень хорошо разгадал меня, знал мои честолюбивые устремления и понимал, что после того, как я буду с позором изгнан графом Норфолком, вряд ли мне светит получить службу у какого-нибудь сеньора. Позор превращает рыцаря в изгнанника. Ах черт! — лучше бы он заточил меня. Тогда на мне хотя бы лежал отпечаток мученичества, а христианские души падки на сострадание.
— Где миледи Бэртрада? — рискнул спросить я.
Взгляд у Эдгара словно с прищуром. И сколько в нем презрения! Мы были одного роста, я даже чуть повыше, но отчего-то у меня сложилось впечатление, что глядит он на меня сверху вниз.
— Моя жена у себя в покоях. И как поступить с ней — только мое дело.
Больше он на меня не смотрел. Обращался к моим рыцарям, спросил, согласны ли они служить. Я поглядел на них. Все это время я был их командиром, многие из них умоляли меня зачислить их в отряд, клялись верно служить, некоторые, чтобы получить место, даже приплачивали мне. Что ж, безземельные рыцари в наше время на что только ни идут, чтобы получить свой кусок хлеба с беконом. И сейчас этот кусок они могли получить от графа. Я для них более ничто, из-за меня они попали в беду. И как бы гневно я ни смотрел на них, то один, то другой из моего отряда опускались перед Эдгаром на одно колено, произносили слова раскаяния, клялись в верности.
Проклятый сакс опять обошел меня. Но не велика победа, если учесть, что он граф, а я простой наемник. И все же мне стало горько. Даже то, что не все мои люди присягнули, — человек десять не сочли нужным унижаться и сгруппировались вокруг меня, — не сильно обнадеживало. Я заметил, как и Ральф де Брийар тоже сделал шаг вперед, но, видимо, устыдился моего взгляда и отступил.
