Вальтер Скотт - Роб Рой
Каждый из горцев воткнул перед собою в доску стола свой кинжал — в знак того, как мне объяснили впоследствии (странный знак! ), что их собеседование не должна нарушить ссора. Большая оловянная кружка, содержавшая около английской кварты асквибо — напитка, почти такого же крепкого, как водка, который горцы гонят из солода и пьют, не разбавляя, в изрядном количестве, — красовалась посреди стола перед достойными мужами. Щербатый кубок на деревянной ножке служил бокалом для всех троих и переходил из рук в руки с быстротой почти непостижимой, если принять в соображение крепость напитка. Эти люди говорили между собой громко и страстно, когда по-гэльски, а когда и по-английски. Еще один горец, закутанный в плед, растянулся на полу, положив голову на камень, прикрытый только пучком соломы, и спал или делал вид, что спит, безразличный ко всему, что творилось вокруг. Он тоже, по всей вероятности, был случайным путником, потому что лежал одетый, с мечом и щитом — обычное дорожное снаряжение его соплеменников. Койки различных размеров стояли по стенам — одни из трухлявых досок, другие из ивовых прутьев или переплетенных веток; на них спала семья хозяев — мужчины, женщины, дети; место их отдыха скрывала только темная завеса дыма, клубившегося сверху, снизу и вокруг.
Мы вошли так тихо, а участники попойки, описанные мною, были так страстно увлечены разговором, что несколько минут они не замечали нас. Но я видел, что горец, лежавший у огня, приподнялся на локте, когда мы переступили порог, и, прикрыв пледом нижнюю половину лица, две-три секунды всматривался в нас; потом опять растянулся и, казалось, снова погрузился в сон, прерванный нашим появлением.
Мы подошли к огню (как приятен был его вид в горах! ) и, кликнув хозяйку, впервые привлекли внимание постояльцев. Хозяйка подошла, поглядывая опасливо то на нас, то на другую компанию, и нерешительно ответила на нашу просьбу подать какую-нибудь еду.
— Право, не знаю, — сказала она, — едва ли в доме что-нибудь найдется. — И тут же смягчила свой отказ, уточнив: — То есть что-нибудь подходящее для таких гостей.
Я уверил ее, что нам лишь бы какой-нибудь ужин — привередничать не будем, поискал глазами, куда бы примоститься, и, не найдя ничего более удобного, приспособил старую клетку для кур вместо стула для мистера Джарви, а сам, опрокинув поломанную кадку, уселся на нее. Едва мы сели, вошел Эндрю Ферсервис и стал у меня за спиной. Туземцы, как я могу их назвать, глядели на нас неотрывно, точно растерявшись перед нашей самоуверенностью, а мы, или по крайней мере я, старались скрыть под напускным безразличием всякое подобие тревоги по поводу приема, какой окажут нам те, чье право первенства мы так бесцеремонно нарушили.
Наконец тот горец, что был поменьше ростом, обратившись ко мне, сказал на превосходном английском языке и тоном крайнего высокомерия:
— Вы, я вижу, расположились тут как дома, сэр?
— Как и всегда, — отвечал я, — когда захожу в гостиницу.
— А она не видаль, — сказал высокий горец, — не видаль по белому посоху на пороге, что дом заняли шентльмены для себя?
— Я не притязаю на знание обычаев этой страны, но пусть мне объяснят, — возразил я, — каким образом три человека получают право лишить всех остальных путешественников единственного пристанища на много миль вокруг, где можно подкрепиться и найти ночлег.
— У вас нет никакого права, — сказал бэйли. — Мы никого не хотим обидеть, но нет такого закона и права! Однако если графин хорошей водки разрешит спор, мы народ миролюбивый и готовы…
— К черту вашу водку, сэр! — сказал третий и свирепо поправил на голове треуголку. — Нам не нужны ни ваша водка, ни ваше общество.
Он встал со скамьи. Его товарищи тоже встали, переговариваясь вполголоса, оправляя пледы, фыркая и раздувая ноздри, как обычно делают их соплеменники, когда хотят сами себя распалить.
— Я вас предупреждала, джентльмены, что добра не будет, — сказала хозяйка, — а вы не послушались. Уходите прочь из моего дома, не учиняйте мне здесь беспорядка! Не бывать тому, чтобы в доме у Джини Мак-Алпайн потревожили джентльмена и чтоб она смолчала. Бездельник англичанин шатается по дорогам в ночную пору и вздумал беспокоить честных джентльменов, когда они мирно пьют у очага!
В другое время я вспомнил бы латинский стих:
Dat veniam corvis, vexat censura columbas-note 80
но не было времени на классические цитаты, потому что, по всей вероятности, схватка была неизбежна, и я был так возмущен негостеприимным и дерзким приемом, что ничего против нее не имел бы, если б меня не смущала забота о мистере Джарви, который ни по званию своему, ни по телосложению не годился для подобных похождений.
Однако, видя, что те встают, я тоже вскочил и, скинув с плеч свой плащ, приготовился к защите.
— Нас трое на трое, — сказал малорослый горец, примериваясь взглядом к нашей компании. — Если вы порядочные люди, докажите это!
И, вынув палаш из ножен, он двинулся на меня. Я стал в оборонительную позицию и, сознавая превосходство своего оружия — рапиры, нисколько не опасался за исход борьбы. Бэйли проявил неожиданный пыл. Увидев перед собой великана-горца, обнажившего против него клинок, он схватился за эфес своей сабли, как он ее называл, и рванул раз, другой, но, убедившись, что сабля не склонна разлучиться с ножнами, с которыми ее прочно связали ржавчина и долгое бездействие, он схватил вместо оружия раскаленный докрасна резак, заменявший в хозяйстве кочергу, и стал орудовать им так успешно, что с первого же выпада подпалил на горце плед и тем вынудил противника отойти на почтительное расстояние, чтоб загасить на себе огонь. Эндрю же, которому пришлось драться с воителем из Нижней Шотландии, — говорю об этом с прискорбием, — исчез в самом начале сражения. Но его противник, крикнув: «Играем честно!» — решил, как видно, благородно воздержаться от участия в драке. Таким образом, когда мы вступили в поединок, в смысле численности стороны были равны. Я ставил себе целью выбить у противника оружие из рук, однако остерегался подойти к нему вплотную, боясь кинжала, который он держал в левой руке, отводя им удары моей рапиры. Между тем почтенному бэйли, несмотря на успех первого натиска, приходилось круто: тяжесть его оружия, собственная дородность и самая горячность быстро исчерпали его силы; он пыхтел в тяжелой одышке, и уже его жизнь почти зависела от милости победителя, когда спавший горец вскочил с полу, где лежал с обнаженным мечом в одной руке, со щитом в другой, и ринулся между изнемогшим бэйли и его противником со словами:
— Я сам ел городской хлеб в Гласко, и, честное слово, я буду драться за судья Шарви в клахан Эберфойл, непременно!
И, подкрепляя слова делом, неожиданный помощник наполнил свистом своего меча уши великана-земляка, который, ничуть не растерявшись, с лихвой платил за каждый выпад. Но так как оба ловко принимали удары на круглые деревянные щиты, обтянутые кожей и покрытые медными бляхами, борьба сопровождалась только лязгом и звоном, не угрожая серьезными последствиями. В самом деле, все это оказалось скорее бравадой, чем серьезной попыткой причинить нам вред. Джентльмен из Нижней Шотландии, который, как я упоминал, в начале схватки отошел в сторону за неимением противника, теперь соблаговолил взять на себя роль арбитра и миротворца.
— Руки прочь! Руки прочь, довольно! Драка не насмерть. Пришельцы показали себя людьми чести и дали подобающее удовлетворение. Нет на свете человека, который так заботился бы о своей чести, как я, но напрасного кровопролития я не люблю.
У меня, разумеется, не было особого желания продолжать борьбу. Мой противник также, по-видимому, склонен был вложить меч в ножны; бэйли, все еще не отдышавшегося, можно было считать hors de combat note 81; а наши два гладиатора прекратили состязание с той же готовностью, с какой вступили в него.
— А теперь, — сказал достойный джентльмен, разыгравший роль посредника, — будем пить и беседовать, как честные люди; в доме хватит места для всех. Пусть этот славный маленький джентльмен, который, кажется, едва переводит дух после происшедшей здесь, как я сказал бы, легкой ссоры, закажет чарку водки, я поставлю другую в виде арчилоу note 82, и мы будем пить по-братски, в складчину.
— А кто саплатит са мой новый добрый плед? — сказал высокий горец.
— В нем прожгли такую дыру, что можно просунуть в нее кочан капусты. Где это видано, чтобы достойный шентльмен срашался кочергой?
— Не извольте беспокоиться, за этим дело не станет, — сказал бэйли, который уже отдышался и, довольный сознанием, что проявил достаточную отвагу, отнюдь не склонен был разрешать новый спор тем же многотрудным и сомнительным способом. — Если я ушиб кому голову, — сказал он, — я же дам и пластырь. Вы получите новый плед самого лучшего качества и цветов вашего клана, любезный, — скажите только, куда вам прислать его в Глазго.
