Антон Дубинин - Катарское сокровище
Засмотревшись в окошко Богородицы, как раз открывшееся меж голыми верхушками буков, он пропустил несколько тактов беседы — и очнулся, только когда нетерпеливый Аймер коснулся его ноги в стремени.
— Так что же о чаше-то, отче? Причем тут брат Бертран?
— Притом, что именно брат Бертран сказал мне слова, сделавшие меня хорошим инквизитором. Ну, я хочу сказать, — смутившись собственного самодовольства, поправился Гальярд, — что многие считают меня недурным следователем — и этим я обязан, после Господа, достопочтенному брату Бертрану. Мы с ним жили в одном монастыре не более пары месяцев, разговаривали, может быть, раза три. Но за это время он научил меня не искать мистических объяснений там, где можно найти посюсторонние. Господь действует через творение, говорил он, ничуть не менее дивным образом, чем когда вершит чудеса по молитвам святых. Все мы помним о Чуде Огня, когда исповедание отца нашего Доминика осталось нетленным в пламени, или о чуде в Риме, когда Господь по молитвам Доминика поднял из мертвых раздавленного копытами мальчика. Но ведь не меньшее чудо Бог совершил для нашего основателя, когда наемный убийца на дороге из Фанжо устыдился и отпустил его живым; или когда из девяти девушек-сирот и полуразрушенной церкви Пруйльской Богоматери был создан величайший из женских монастырей нашего края…
Аймер слушал внимательно, от сосредоточения спотыкаясь о корни на дороге. Оказывается, рядом был и Антуан, не желавший упустить такого интересного разговора. Мальчик старался идти у стремени, но из-за узости лесной тропы все время продирался через кусты, и шипастый самшит хватал его за штаны и шерстяную рубаху.
— Впрочем, мы говорим не об отце Бертране, но о том, как я догадался о чаше, — спохватился Гальярд, прочтя в лицах обоих сыновей некоторое нетерпение. — Был и еще один… немаловажный фактор. Я сам священник, и — Аймер легко меня поймет — прекрасно знаю, что за Святые Дары и впрямь можно сражаться, как за собственное дитя. Не за чашу — за то, что в чаше. Еретикам же это невдомек, вот отчего они легко могли обмануться.
Он помолчал. Окошко Богородицы над головой постепенно закрывалось, сладостная сабартесская морось делала воздух густым — хоть пей его вместо молока.
— Но вот что хочу я вам сказать на будущее, — сказал Гальярд совсем тихо, будто делясь некоторой бесценной тайной. Так закопавший клад человек открывает детям его нахождение, когда понимает, что сам может и не успеть воспользоваться сокровищем. — Если с кем-то из вас случится то, что постигло отца Раймона Сен-Жозефского… Если Господь сподобит стать мучеником во время Мессы, спасти Святые Дары от осквернения можно, если успеть принять их все в уста.
И такой жар безвыходного желания услышал мальчик Антуан в словах своего покровителя — исповедника, все время обуздывающего полученное от Господа сердце мученика — что за эти несколько мгновений он узнал Гальярда лучше, чем за последующие годы жизни с ним в одном монастыре. А Гальярд ехал молча, неловко приподнимаясь в седле, и думал о маленькой чаше, о кровавых слезах больного Ромуальда, о святом отце Раймоне, который, быть может, и не хотел тогда умирать, как Гальярду порой не хотелось жить… («Живем ли, для Господа живем, — строго напомнил у него в голове Гильем-Арнаут. — А умираем ли — для Господа умираем. Не забывай, брат»). О кровавых слезах он думал, обо всех кровавых слезах на свете — после тех, единственных, пролитых в синей от луны Гефсимании. О Гильеме Арнауте думал он, потому что хотел познакомить с ним Антуана, и о собственном брате Гирауте, обреченном смерти, хранившем в сундуке бесполезный маленький потир, омытый изнутри кровью Господней и снаружи — кровью мученика… О руках старого еремита, скребущих по одеялу, о руках Аймера, поддержавших его на пороге ризницы, о руках рыцаря Арнаута, накинувших веревку на шею священника…
И еще он думал, как слабы бывают руки человеческие, не могущие удержать даже того, что сами создают; и о том, что при удаче вплоть до заката можно будет наслаждаться полным отсутствием головной боли.
2005, Москва — Prouilhe — Москва
Примечания
1
Хабит — монашеское облачение; скапулир (скапулярий) — часть облачения, среди всех орденов впервые появившаяся у доминиканцев (в 1218 г Богородица даровала его блаж. Реджинальду Сен-Жильскому, как знак чистоты.) Это наплечник, в средние века сочетавшийся с капюшоном. Скапулир — священнейшая часть монашеского одеяния, именно она освящается при облачении послушника.
2
Анри Клервоский — цистерцианец, ученик св. Бернара, реформатора Сито, в 1178–1180 — папский легат и борец с ересью в Лангедоке. Позднее стал кардиналом Альбано.
3
Тулузен — графство Тулузское.
4
Тулуза и Фуа часто воспринимались как одна и та же земля (из-за политического единства), в то время как домен виконтов Фенуйед, хотя территориально и находился ближе к тому же Фуа, относился к виконству Тренкавелей, а позже — к первому французскому сенешальству.
5
«Огонь св. Марциала» — народное название конвульсивного эрготизма, при котором наблюдается сухая гангрена — воспаление кожи, от которого происходят боли и потеря чувствительности. Не путайте с «огнем св. Антония», то есть гангреной или эрготизмом, приводящим к гангрене.
