Виктория Дьякова - Маркиза Бонопарта

– Но как же… Как же… – Она еще цеплялась за его руку, но он сам оттолкнул ее. – Ступай. Передай все императору. Я не откажусь…

Пошатываясь от рыданий, терзавших ее грудь, княгиня Лиз вышла из каземата и прислонилась спиной к холодной стене Петропавловского равелина. Ветер с Невы дул ей в лицо и сыпал мокрым снегом… Какой-то офицер подошел, предложив помощь. Опираясь на его руку, княгиня дошла до кареты.

– В Зимний, – приказала едва слышно кучеру.

Уже стемнело, но император Николай Павлович ждал ее. С самого порога, как только княгиня появилась в его кабинете, он понял по ее лицу, что Анненков не принял его милости, – впрочем, Николай и не представлял себе иного.

– Ваше Величество, – проговорила Лиз, стараясь держаться спокойно, – позвольте мне спросить, возможно ли предложить иные условия, не столь суровые для чести графа Алексея Александровича?

– Никаких других условий нет, – рявкнул на Потемкину император, его черный пудель, выскочив из-под стола, с лаем кинулся на княгиню и вцепился в ее платье.

– Ко мне, – отозвал Николай собаку. – Других условий нет, – повторил он веско. – Либо то, что я предложил, либо ничего вовсе. И не стойте, не стойте зря, любезная сестрица! – Он снова сорвался на крик. – Я вам не Александр Павлович, и вам не удастся вертеть мной. Уходите! Уходите! Вон!

Она ясно услышала в его вскриках знакомые нотки его батюшки Павла, увидела себя, как стояла здесь перед сводным братцем своим четверть с лишним века тому назад и как с издевкой тот приказывал своим гатчинцам лупить ее шомполами.

Не поклонившись императору, Лиз повернулась и вышла из кабинета, пристукнув дверью кинувшегося за ней вдогонку пуделя. Теперь как никогда до того ясно она понимала, что для нее, как и для всех прочих в империи, настали новые и далеко не лучшие времена.

И все же еще и еще раз, не отступаясь, княгиня писала к императору, так как он больше не допускал ее до себя – уже не мечтая о помиловании, она умоляла его о смягчении наказания для Алексея. Княгиня понимала, что Николай упивается унижением бывшей всесильной фаворитки, а его приближенные открыто игнорируют ее. Но она не сдавалась. Анна Орлова посоветовала Лиз обратиться в Варшаву к великому князю Константину Павловичу и попросить его выступить посредником между ней и императором – ведь Николай обязан брату престолом и не сможет отказать.

В память о давней юной дружбе и о годах, проведенных вместе при Екатерине Второй, Константин быстро откликнулся на просьбу Лиз. В результате его переписки с Николаем княгиня Потемкина получила из Зимнего записку, извещающую, что ее ходатайства о смягчении наказания Алексею Анненкову, возможно, примут во внимание. Так и случилось. Провинностей, взятых на себя Алексеем намеренно во время следствия, хватило бы на смертную казнь. К ней его и приговорили, но по личному решению императора заменили вскоре на ссылку.

В день свершения приговора над Невой стоял легкий туман, застилавший противоположный берег. Дворцовый мост был перекрыт войсками. Проведя бессонную ночь, Лиз смотрела на крепость из окон парадного зала в Мраморном дворце княгини Орловой. За несколько минут до четырех утра перед крепостью вспыхнул большой костер. Туман начал рассеиваться, и на его фоне нарисовались силуэты виселиц. Не утерпев, Лиза выбежала из дворца и по набережной Невы побежала к мосту, расталкивая теснящихся зевак. У моста стояли гвардейские гренадеры. Солдат Федот Воронов, узнав, пропустил княгиню, а его ротный не воспрепятствовал тому. Когда Лиз подбежала к крепости, – уже вывели приговоренных к ссылке. Все они были в парадной форме и при орденах. Солдаты несли за ними шпаги.

Никто из охранявших не посмел спросить у княгини Таврической, как она оказалась в крепости, каждый полагал, что уж у нее-то должно быть разрешение императора – у нее всегда имелось разрешение… Осужденные же взирали на Лиз с удивлением. Она смотрела на них, узнавая каждого: Волконский, Трубецкой, Анненков… Встретив взгляд Алексея, Лиз вынудила себя улыбнуться, из чудных зеленоватых глаз княгини скатилась непрошенная слеза. Он слегка кивнул ей, ободряя.

Привели пятерых смертников в серых балахонах с белыми капюшонами. Возведя на эшафот, им накинули капюшоны и одели на шеи веревки. Послышалась барабанная дробь… Лиз зажмурила глаза – она знала, что в России со времен царствования ее матери Екатерины никого не казнили, тем более людей благородного сословия.

Потом наступил черед «ссыльников». Им зачитали приговор, по которому они лишались чинов, орденов и имущества, сорвали эполеты и все награды – палач к ужасу Лиз бросил в их огонь. Над головой каждого из них сломали боевое оружие. Шпага Алексея никак не хотела ломаться, она сопротивлялась отчаянно… Не выдержав зрелища, княгиня Лиз потеряла сознание.

Очнулась она уже в Таврическом дворце – на кровати под пурпурным восточным балдахином. Рядом тихо журчал фонтан. Анна Орлова, сидящая в изголовье, наклонившись, прижалась к ее щеке – обе плакали.

Глава 12. В Сибирь

Крымская лихорадка, обострившись, на многие месяцы приковала Лиз к постели. Доктор Шлосс, лечивший княгиню с юности, не раз приходил в отчаяние. Когда же состояние Лиз улучшилось, уже наступила осень следующего, 1826 года. Мысли Лиз сразу обратились к Алексею. Княгиня Анна, неизменно находившаяся рядом, сообщила ей, что Анненкова по этапу доставили в Тобольск, а окончательным местом ссылки для него избран Нерчинск.

Самую же невероятную новость Анна приберегла напоследок. Оказывается, княгиня Екатерина Трубецкая – теперь уже не княгиня, а просто Катя Трубецкая – добилась от императора Николая разрешения отправиться вслед за мужем в ссылку. Следом за ней собралась и дочь генерала Раевского Маша, ставшая недавно женой князя Сергея Волконского…

– Поехали в Сибирь? – недоверчиво спросила у нее Лиза. – И Николай разрешил?

– Катюша отреклась от всего, от последнего платка носового, так он замучил ее, – рассказывала Анна, вытирая холодную испарину со лба подруги. – Голая, считай, поехала, да еще мытарили ее по пути всякий, кому не лень. Ну а Маша… – Анна вздохнула, – Николай Николаевич, папенька ее, чуть с ума не сошел от горя, но ничто ее не остановило, даже от сына новорожденного отказалась, матери оставила. На Бога одного и надеется только…

Лиз помолчала, обдумывая сообщение Анны. Потом вдруг резко села на кровати, сбросив укрывавший ее поверх одеял верблюжий плед.

– Я тоже поеду, – решительно произнесла она, – пусть и меня он пустит босой…

– Но ты же не жена Алексею, – напомнила ей мягко Анна, – и не невеста. Ты ему вообще никто. А он женат – не забывай об этом…