Луи Буссенар - Жан Оторва с Малахова кургана
Русских резали, кололи, кромсали, и они начали отступать, поначалу медленно. Но стоило им дрогнуть, и натиск сверху усилился во сто крат.
Теперь французы, опрометью мчавшиеся по склону вниз, не могли остановиться. Отступление русских превратилось в беспорядочное бегство. Они скатывались, падали в канал и в Черную речку, многие утонули. Артиллерия довершила навесным огнем разгром русских, которые потеряли четырех генералов, десять полковников и половину офицеров[269].
Это памятное утро стоило России восьми тысяч человек из отборных частей, в то время как французы, занимавшие более выгодные позиции, потеряли всего тысячу восемьсот человек. Потери сардинцев составили пятьсот человек.
Защитники Севастополя понесли тяжелые потери, оказавшиеся в конечном счете бесполезными, ибо даже победа на Трактирном мосту не спасла бы осажденный город. Русские лишь продемонстрировали еще раз горячий патриотизм и воинскую доблесть своих бесстрашных солдат, которых ничто не могло сломить.
Так или иначе сражение на Трактирном мосту преподнесло чрезвычайно болезненный сюрприз англо-французам, которые не подозревали, что у неприятеля еще столько энергии и сил, и полагали, что он окончательно деморализован. На самом деле это были последние конвульсии гиганта, перед тем как рухнуть, но эти конвульсии показали, что агония будет страшной. И Пелисье решил, прибегнув к сильным средствам, ускорить развязку.
А сильные средства старого рубаки — это зверская, безжалостная бомбардировка, которая сметает все с лица земли и готовит генеральный штурм по всей линии силами всей осаждающей армии. Железное и огненное кольцо сжимало и душило несчастный город. Сто километров параллельных траншей тянулись от Карантинной бухты до Килен-балки. Двести двадцать пять километров ходов сообщения пересекали Херсонесское плато. Перед Малаховым курганом прорыли шесть линий траншей. Если их растянуть в одну линию, она составила бы двадцать пять километров.
От первых извилин этой шестой линии до исходящего угла русского бастиона оставалось не больше пятидесяти метров.
Это незначительное расстояние, однако, казалось штабу слишком большим. Чтобы избежать в штурмовых колоннах чересчур жестоких потерь, решили сократить его вдвое. Таким образом, атакующий сможет рывком достигнуть пролома.
Что же до пролома, его пробьют пушки. Над траншеями, подбирающимися к укреплениям противника, поработает кирка. Артиллеристам и саперам предстояло трудиться согласованно, одни будут разрушать, другие — копать. Командиру саперов требовалось четыре дня, чтобы приблизиться к неприятельским позициям на двадцать пять метров.
Все эти дни артиллерийский обстрел будет вестись без передышки, с предельной интенсивностью, чтобы уничтожить укрепления противника и сделать невозможным их восстановление. Тут же приступят к рытью седьмой линии траншей. Саперы врежутся в склон Малахова кургана и заложат мины. На противника бросят все силы, заставляя его покинуть последние убежища.
Каждый час происходили стычки, рукопашные схватки, ночью — особенно. Обе стороны снова и снова проявляли чудеса героизма. В одной из ночных потасовок стрелок Восьмидесятого линейного полка по фамилии Беназе преодолел прыжком кучу камней и оказался среди русских. Его схватили без всяких церемоний, связали. Полупридушенный, он исхитрился крикнуть своему лейтенанту:
— Стойте!.. Неприятель…
И генерал Боске, который включил описание этого эпизода в свой рапорт, добавил: «Это был возглас рыцаря д’Асса! Я бы очень хотел, чтобы неприятель пощадил храбреца!»
Русские, умеющие ценить храбрость, действительно проявили великодушие. Они взяли героя-стрелка в плен, и после войны Беназе вернулся во Францию цел и невредим.
Наконец, прежде чем перейти к описанию бомбардировки, припомним еще один драматический эпизод войны, настоящую катастрофу, которая чуть было не сорвала штурм. Речь идет о взрыве на Зеленом холме — произошел он глубокой ночью, при таинственных обстоятельствах, так никогда и не прояснившихся.
Десять тысяч килограммов пороха, пятьсот бомб взорвались одновременно. Триста человек были убиты и ранены, и только чудом эта цифра не выросла до тысячи. Доски, брусья, бревна, из которых была настлана крыша порохового склада, забросило на Корабельную сторону. В Павловском и Николаевском фортах, расположенных в трех километрах, были разбиты стекла и вырваны двери.
Тем не менее артиллеристы и саперы за сорок восемь часов уничтожили все следы катастрофы.
Бомбардировка — шестая по счету — началась пятого сентября в шесть часов утра, чудовищная с первых же выстрелов, самая страшная из всех артиллерийских сражений, которые довелось вести армиям вплоть до наших дней. У французов, англичан и сардинцев находилось на вооружении около девятисот орудий[270], снабженных снарядами из расчета по четыреста штук на орудие!
Триста шестьдесят тысяч[271] бомб, снарядов, ядер, не считая зажигательных ракет, подобно урагану обрушатся в течение восьмидесяти часов на несчастный город. Русские, в свою очередь, имели все необходимое для отпора, и они не упускали этой возможности. Их батареи располагали примерно тысячью четырьмястами орудиями[272] и неисчерпаемым количеством боеприпасов.
Представьте себе грохот двух тысяч трехсот орудий[273], которые стреляют одновременно! «Гром небесный был бы замечен не больше, чем детская дудочка в страшном духовом оркестре из гаубиц и мортир», — говорил один из свидетелей этого поединка.
Этот грохот поглотил и впитал в себя все — приказы командиров, стоны раненых, хрипы умирающих. Кровь текла из ушей даже самых закаленных артиллеристов. Общаться удавалось только жестами! Вскоре дым затянул батареи, потом траншеи и в конце концов все оборонительные сооружения. Туча дыма расползлась над Севастополем, над рейдом, над судами, надо всем. Высокие столбы пламени взмывали над серым дымом, железные смерчи без устали обрушивались на укрепления. Из орудий стреляли с расстояния от пятидесяти до ста метров! — можно сказать, в упор, и ничто не в силах было противостоять этим непрерывным ударам.
Кучи земли, глыбы камней, железные балки, блиндажи, считавшиеся неуязвимыми, — все это рушилось, осыпалось, взрывалось, перекашивалось, распадалось под шквалом железа.
Русские батареи упорно оборонялись, но какой ценой! Канониры укрывались за сооружениями, уже совершенно разрушенными. Если следовало заменить одну из поврежденных пушек, сорок или пятьдесят человек погибали, втаскивая замену на позиции под огненным смерчем, — но какое это имело значение? Да, какое значение имела смерть, если пушка снова вела свою партию в этой симфонии огня и металла!
