Тайна Моря - Брэм Стокер
Начинался прилив.
Спустя секунды пловец ощутил его воздействие на себе, хотя как будто еще и не заметил. Потом его понесло на север. Тут же раздался приглушенный крик, словно бы не сразу долетевший до нашего места: на миг пловца перевернуло в воде. Не приходилось гадать, что стряслось: он ушиб руку о подводный риф. Так началась бешеная борьба за жизнь, он плыл без помощи обеих рук в смертельном течении, становившемся все быстрее и быстрее с каждой секундой. Теперь он выбился из дыхания, его голова подчас пропадала под водой; и все же он не сдавался. Наконец, на очередной волне, влекомый собственной силой и силой течения, он ударился о подводные скалы головой. На миг он вскинул ее — и я увидел, как она алеет в сиянии луны.
Затем он ушел под воду; с высоты я видел, как тело вновь и вновь перекатывается в свирепом течении, несущемся к самой дальней точке мыса, на северо-востоке. Я побежал со всех ног, а Гормала — следом. Добравшись до скалистых террас, я нырнул, и в несколько взмахов мне повезло наткнуться на подкатившее навстречу тело. Отчаянным усилием я вытянул его на сушу.
Поднимая тело из воды и вынося на скалу, я выбился из сил, и, когда достиг вершины утеса, мне пришлось ненадолго остановиться, чтобы отдышаться. С тех пор как началась борьба несчастного за жизнь, я и не вспоминал о пророчестве. Но теперь, стоило охватить взглядом тело, безвольно простертое передо мной с неестественно выгнутыми руками и вывернутой головой, и залитое лунным сиянием море, и огромную золотую сферу, чья дорожка морщилась от набегающего прилива, как пророчество обрушилось на меня в полную силу, и я ощутил чуть ли не духовное преображение. Воздух наполнился шумом бьющихся крыльев; море и суша дышали такой жизнью, какой я доселе и не воображал. Я впал в некий духовный транс. И все же на меня смотрели открытые глаза; я боялся, что пловец уже мертв, но, будучи истинным британцем, не мог сдаться без попытки что-то сделать. И я поднял обмякшее тело на плечи, решив доставить его так скоро, как только смогу, в Уиннифолд, где его еще могли бы вернуть к жизни огонь и добрые руки. Но стоило уложить тело на плечи, взяв обе его руки в мою правую, чтобы левой придерживать его за одежду, как я поймал на себе взгляд Гормалы. Она ни разу не помогла, как бы отчаянно я ее ни звал.
И теперь я в гневе произнес:
— Прочь, женщина! Постыдилась бы стоять столбом в такой момент!
И двинулся в путь сам. В то время я не внял ее ответу, произнесенному не без упрека, но еще вспомню его потом:
— Мне ли трудиться против воли Судеб, когда Они сказали свое слово! Мертвые мертвы, коль в их ушах прошепчет Глас!
И тут, когда я взял руки мертвеца в свои — поистине руки оболочки человека, уже покинутой душой, пусть в венах еще и бежала теплая кровь, — случилось странное. Передо мной словно обрели форму духи земли, моря и воздуха, а множество звуков ночи — разумный смысл речи. Пока я пыхтел и брел, пока от усилий борьбы как с весом, так и с новым духовным опытом в голове не оставалось ничего, кроме чувства и памяти, я видел, как рядом размеренно шагает Гормала. Ее глаза гневно горели от лютого разочарования; ни разу она не отвела от меня строгого пронзительного взора, словно бы заглядывая в самую душу.
Недолгое время я чувствовал на нее обиду; но незаметно это сошло на убыль, и я думать не думал о ней, если только она не привлекала внимание. Я понемногу погружался в осознание могучих сил вокруг.
Там, где дорога с утеса вливается в Уиннифолд, есть крутая тропинка, сбегающая зигзагом на каменистый пляж далеко внизу, где рыбаки держат лодки, поскольку это место защищает почти от любых волнений большой черный риф — Кодман, — который заполнял небольшую бухту посередине и оставлял по сторонам от себя глубокие каналы. Когда я достиг этого места, вдруг оборвались все звуки ночи. Застыл сам воздух, и уже не качалась, не шуршала трава, прекратили свой бег в угрюмом молчании воды бурного прилива. Все застыло даже для моего внутреннего чувства — еще столь нового для меня, что я мгновенно замечал все подвластные ему перемены. Словно сами духи земли, воздуха и воды затаили дыхание перед каким-то редким происшествием. Что там: окинув глазами морскую гладь, я заметил, что и лунная дорожка уже не подернута рябью, а лежит широкой блистающей полосой.
Казалось, живой на всем свете была только Гормала, которая следила за мной из-под опущенных век, не дыша, с непреклонной и нескончаемой строгостью.
Тут словно остановилось само мое сердце, слившись с угрюмым молчанием затаившихся стихий мира. Я не испугался — даже не изумился. Все настолько отвечало господствующему требованию мгновения, что я не почувствовал ни толики удивления.
По крутой тропинке поднималась безмолвная процессия призрачных фигур со столь туманными очертаниями, что за этими серо-зелеными фантомами проглядывали скалы и лунное море и даже бархатная чернота скальных теней не теряла своей глубины. И все же фигуры виделись так четко, что можно было разобрать каждую черточку лица, каждый предмет одежды или снаряжения. Сам блеск их глаз в той мрачной пелене призрачной серости напоминал лучистые блики фосфорного света на пене воды, рассекаемой носом быстрой лодки. Мне не пришлось догадываться об их природе по виду их одежды или к чему-то прислушиваться — я сердцем знал, что это привидения всех тех, кто утонул в водах у Круденских Скейрс.
Эти мгновения, пока они шли — и много, много их было в той веренице пугающей длины, — преподали мне урок о масштабе человеческой истории. Сперва шли облаченные в шкуры дикари с косматыми и
