Сторожевой корабль - Джеймс Л. Нельсон
Бикерстаф ничего не сказал, только приподнял бровь, а затем пошел по влажной траве к лагерю противника. Марлоу не слышал того, о чем они там говорили, но по действиям юного Уилкенсона он увидел, что слова Бикерстаффа придали ему смелости. Истолковал ли этот щенок его благородство за страх, или за попытку спасти свою шкуру? Он увидел, как Мэтью встал, выпрямился и покачал головой. Бикерстафф кивнул, повернулся и пошел обратно.
— Он говорит, что тебе так просто не избежать смертельной опасности, — сообщил Бикерстафф, — но если ты хочешь отказаться от вызова, то, как христианин, он позволит тебе это сделать.
— Какое благородство. В наши дни такое редко увидишь. Он что, считает, что я его боюсь?
— Я думаю, что так оно и есть. Он воспрянул мужеством из-за твоей попытки отказаться от дуэли.
— Очень хорошо, — сказал Марлоу. — Если ему хочет оставаться дураком до последнего, то, по крайней мере, он не умрет трусом.
Правила поединка, согласно договоренности Бикерстаффа и Джорджа Уилкенсона, заключались в том, что дуэлянты должны были встать на расстоянии десяти шагов друг от друга, спиной друг к другу, повернуться по команде и выстрелить. Секунданты сократили дистанцию, и молодые Уилкенсон и Марлоу заняли свои места.
Марлоу стоял неподвижно, держа пистолет на груди, и смотрел на поле. — «Как сильно мысли сосредотачиваются в такую минуту, — подумал он, — как все кажется таким резким. — Запах мокрой травы и запах солоноватой воды в воздухе, деревья, залитые теперь оранжевым светом, стоящие над своими длинными тенями, — все казалось таким… настоящим.» Это был не первый раз, когда у него возникали подобные мысли. Он понимал, почему некоторые мужчины пристрастились к дуэлям.
— Готовьсь! — крикнул Джордж Уилкенсон. Марлоу послышалось напряжение в его голосе. Ему пришло в голову, что Мэтью Уилкенсон, возможно, отличный стрелок, и что у него, Марлоу, могут возникнуть вполне реальные причины опасаться противника. Но он быстро прогнал эту мысль.
— Поворачивайтесь и стреляйте! — Он повернулся, все еще держа пистолет на груди, лицом к Уилкенсону в тридцати футах от него. Уилкенсон тоже повернулся, и повернулся так быстро, как только смог, одновременно вскидывая пистолет, страстно желая выстрелить первым. Марлоу увидел облачко дыма и вспышку выстрела на дульном срезе.
Уилкенсон был хорошим стрелком, даже очень хорошим стрелком, как оказалось. Марлоу почувствовал, как пуля вонзилась в его камзол, услышал ужасное жужжание, когда пуля пролетела мимо. Если бы Мэтью не запаниковал, Марлоу, скорее всего, был бы уже мертв. Но теперь у него было достаточно времени, чтобы прицелиться.
Наконец, он поднял пистолет и навел его на голову Уилкенсона. Уилкенсон отшатнулся на шаг, потом еще на один, что совершенно противоречило правилам, испытывая ужас, абсолютный страх надвигающейся смерти. Марлоу уже видел такое и раньше, в глазах большего количества мужчин, что ему не очень хотелось бы вспоминать. Он не заставит Уилкенсона долго страдать.
Он нацелил конец ствола пистолета в челюсть Мэтью Уилкенсона; легкий подъем пули в полете пробил бы ему лоб. Его палец ласкал спусковой крючок, чувствуя сопротивление пружины и уже собирался нажать его, а потом передумал.
«Что, черт возьми, со мной происходит? — подумал он, опустив револьвер на четверть дюйма и прицеливаясь в плечо Уилкенсона. Если он не убьет этого маленького ублюдка, то все слухи и сплетни возобновятся снова и отравят ему жизнь. Но все же он не мог сделать этого. Он не мог просто так его убить.
«Я дурак, и потом пожалею об этом», - подумал он.
Марлоу понадобилось всего три секунды, чтобы прийти к этому нехарактерно милосердному решению, но это было дольше, чем могло выдержать мужество Уилкенсона.
— Нет! Боже, нет! — закричал Мэтью Уилкенсон, извиваясь и пригибаясь, как раз в тот момент, когда Марлоу нажимал на спусковой крючок. Пуля, тщательно нацеленная в плечо Уилкенсона, попал ему прямо в голову.
Сквозь облако серого дыма Марлоу видел, как Уилкенсона буквально оторвало от земли, и он отлетел назад, раскинув руки, а из его затылка в лучах раннего солнца заструилась тонкая струйка крови. Он свалился прямо на спину.
— Боже мой! Боже мой! — Джордж Уилкенсон побежал туда, где лежал его брат. Марлоу тоже подошел туда, неторопливым шагом, вслед за ним подошел и Бикерстафф.
— Он почти попал в тебя, — заметил Бикерстафф, глядя на дыру в рукаве Марлоу чуть ниже плеча, в десяти дюймах от его сердца.
— Почти.
Мэтью Уилкенсон растянулся на траве, раскинув руки и ноги, его мертвые глаза были широко открыты и смотрели в небо. Он оставил за собой дорожку, по которой его тело скользило по росе. Во лбу у него была дыра размером с дублон. Его голова покоилась в растекающейся луже крови. Доктор Смит наклонился и закрыл глаза Мэтью. Джордж Уилкенсон стоял на четвереньках, и содрогался от рвоты.
Марлоу покачал головой, глядя на мертвеца. Ему было жаль, что молодой Уилкенсон умер, ведь он не собирался его убивать. Он не чувствовал никакого раскаяния; он видел слишком много людей, которых убил сам, чтобы чувствовать это. Ему было просто жаль этого выскочку.
После долгой паузы, в течение которой единственным звуком, который можно было услышать, были потуги рвота Джорджа Уилкенсона, Марлоу сказал: — Я считаю, что моя честь удовлетворена.
— Ты ублюдок, ты сын шлюхи. — Джордж Уилкенсон посмотрел на него снизу-вверх, с его губ свисала длиннющая нить блевотины. — Ты убил его!
— Да. Так принято на дуэли.
— Тебе не нужно было его убивать, сукин ты сын. Ты мог бы… ты не должен был его убивать.
— Если бы он стоял, как мужчина, а не дрожал, как трус, тогда он был бы еще жив.
— Сволочь. Ублюдок.
— Послушайте, — Марлоу начал терять терпение, — может быть, вы привыкли играть словами, когда речь идет о делах чести, а я нет. Я и так вытерпел достаточно ругательств от вас. Если вы считаете, что я вас обидел, то я предлагаю вам поступить как мужчина. У нас тут есть пистолеты. Если вам не терпится потребовать удовлетворения, то позвольте получить его здесь и сейчас же.
Уилкенсон ничего не ответил, только посмотрел на Марлоу влажными глазами.
