Операция «Сентябрь» - Сергей Дмитриевич Трифонов
После перекура майор Зарубин собрал командиров оперативно-разыскных групп в своём кабинете, а Савельев задержал майора Илюхина.
— Николай Иванович, вам вместе с майором Зарубиным придётся заняться радиопередатчиками. Центр ежедневно требует отчёт по ним. Прошу ежедневно докладывать мне о работе в этом направлении.
В дверь постучали. В кабинет вошла молодая симпатичная женщина в новой отутюженной форме с погонами сержанта. Она вопросительно взглянула на Илюхина. Тот глазами указал ей на Савельева.
— Товарищ подполковник, — как-то мягко, по-домашнему, обратилась она к начальнику, — хотите чайку? У меня и булочки ещё горячие.
Савельев растерялся. Сержант была очень похожа на Лену, его супругу. Он ничего не ответил, только улыбнулся и задумался.
Память бесцеремонно вырвала его из реальности и мгновенно перенесла в Берлин, в тот первомайский вечер прошлого, сорок пятого года, когда в составе стрелкового полка его опергруппа «Смерш» должна была участвовать в штурме рейхсканцелярии, и он давал последние указания своим людям.
— Особенно беречь переводчиков, — наставлял Савельев. — Сегодня ночью пойдём вместе со штурмовыми группами полка. А сейчас всем готовиться.
Он задержал лейтенанта Сизову, переводчицу группы, оглядел её с ног до головы и сказал:
— Пойдёте, лейтенант, со мной. Держаться рядом. Глядеть в оба. Не зевать. Не отставать. Не бояться. А сейчас идите и переодевайтесь.
— Это как понять, товарищ майор? — Сизова вспыхнула, сделала обиженное лицо и вскинула вверх голову. Машинально стала поправлять элегантно подшитую новенькую полушерстяную гимнастёрку и отряхивать сзади бостоновую синюю юбку.
— А вот так и понимайте. Переодеться в полевую форму, надеть штаны, поменять хромовые сапоги на яловые. Автомат можете не брать. Но запасных обойм к ТТ советую взять побольше. Идите и выполняйте приказ.
Это было их первое знакомство. А потом было то чудесное утро начала мая сорок пятого, утро победного дня. Савельев велел старшине Кухаренко собрать опергруппу. Два десятка офицеров, в том числе и переводчицы, с напряжением ожидали указаний майора. Савельев с улыбкой оглядел свое воинство. Все одеты в выглаженную форму и при наградах. Сапоги блестят, как тульские самовары. А у некоторых девушек, в том числе у лейтенанта Сизовой, слегка, хотя и не по-уставному, подкрашены губы.
— Ну, что, потаенное войско? — Савельев с улыбкой оглядел личный состав. — Не пора ли нам прогуляться по вражеской столице? Засиделись, небось, по бункерам да подвалам? Родным и друзьям сказать-то не о чем будет. А еще, мол, Берлин брали. Сейчас семь ноль-ноль. Два часа на променад, и вновь за работу. Ну, так как, вперед?
Все с воодушевлением поддержали предложение командира, весело и одобряюще загалдели. Девушки бросились целовать Савельева. Через минуту все его лицо было покрыто следами от губной помады.
Накануне в Берлине шел дождь. После него многие пожары поутихли. Дождь прибил страшную пыль, но усилил запах гари. Город, особенно его центральная часть, лежал в руинах. Не было видно ни одного целого здания. А сохранившиеся кое-где фасады сиротливо чернели оконными проемами. Улицы превращены в нагромождения битого кирпича, бетонных осколков, искореженного металла, развороченного асфальта. Повсюду сожженная и подбитая немецкая и советская техника, изуродованные трамваи. Кругом воронки, воронки, воронки…
Вся компания вначале отправилась осматривать Рейхстаг. Изувеченное бомбами и снарядами здание, исклеванное огнем стрелкового оружия, украшенное алым стягом на уцелевшем остове купола, все равно сохраняло остатки былого величия.
На ступеньках примостилось множество бойцов. Одни просто сидели и курили. Другие перематывали обмотки и портянки. Некоторые спали, подложив под голову скатки шинелей или вещмешки. Три бойца импровизировали на трофейных губных гармошках. На них никто не обращал внимания.
Над всем этим скопищем людей, пришедших в Берлин со всех уголков Страны Советов, выживших в самой страшной и кровавой бойне в истории человечества, витал дух неимоверной усталости. Осознание победы, радость мира придет завтра. Сегодня они просто отдыхали от долгого и тяжелейшего труда.
Стены Рейхстага были густо исписаны победителями. Надписи имелись всякие. Много и нецензурных.
Потом вся группа направилась в сторону Бранденбургских ворот. Непроизвольно отстав, заглядевшись на чудом сохранившийся памятник, Савельев услышал рядом:
— Один из замечательных памятников конца восемнадцатого века. Архитектор Лангханс.
«Таким тоном говорят экскурсоводы», — подумал он и обернулся. За его спиной стояла Сизова и смущенно улыбалась.
— А откуда вы это знаете, товарищ лейтенант?
— Я, товарищ майор, на третьем курсе в университете на студенческой конференции делала доклад о памятниках Берлина XVIII–XIX веков.
Они вдвоем не спеша стали догонять товарищей.
— Мой доклад понравился. После конференции ко мне подошла со вкусом одетая незнакомая дама и предложила в свободное от учебы время поработать экскурсоводом в Наркомате иностранных дел. Обслуживать официальные делегации из Германии и Австрии. Так я оказалась в разведке.
Савельев впервые разговаривал с Сизовой во внеслужебной обстановке. «Интересно, — подумал он, — мы на фронте скоро уже два года вместе, а я практически ничего не знаю об этой симпатичной девушке. Я не знаю, сколько ей лет. Даже имени ее вспомнить не могу. Никогда не было времени ознакомиться с ее личным делом». То, что она прекрасный переводчик, великолепно владеющий военной терминологией, знали во всей контрразведке фронта. Его начальство неоднократно пыталось забрать Сизову то в корпусной, то в армейский отдел, но она исхитрялась всеми немыслимыми способами остаться в дивизии, в отделе Савельева. То заболеет. То сбегала к полковым разведчикам на допрос языка. А однажды, когда в очередной раз за ней приехали из штаба армии, она намазалась выпрошенным у артиллеристов пушечным салом и вся покрылась аллергической сыпью. По ранее достигнутой ею договоренности с главврачом медсанбата, был поставлен диагноз: тиф. Больше ее не трогали.
Савельеву она нравилась. Он постоянно думал о ней. Скучал без нее в отлучках. А как только вновь встречал, начинал придираться. То форма ее не по уставу ушита. То прическа вызывающая. То тараторит во время допросов, то слишком медленно переводит. Она все терпела.
— Товарищ майор. А я знаю, о чем вы сейчас думаете.
— И о чем же?
— Вы думаете: майор Савельев! Идешь ты по поверженному Берлину, к которому стремился четыре года. Весна. Дышится легко. Рядом с тобой молодая и, в общем, симпатичная девушка. Вместе с ней исколесили мы фронтовые дороги Белоруссии, Польши и Германии. Под бомбежками, под артобстрелами не раз бывали. И отступать приходилось, и наступать. Куском хлеба делились. А я ведь даже имени ее не знаю… Лена меня зовут. Лена! Запомните, товарищ майор.
Илюхин понял по грустной улыбке подполковника, что тот сейчас далеко, и подал знак сержанту не торопить начальника.
