Крест и полумесяц - Мика Валтари
Глядя с холма на Вену, я, отступник в душе, не был до конца уверен, какой из воюющих сторон желаю победы; мне казалось, что падение Вены станет предвестником гибели всего христианства. Но мне особо некогда было предаваться пустым раздумьям, ибо Синан Строитель немедленно начал осадные работы. Мне, его толмачу, приходилось вести бесконечные допросы пленных, захваченных во время вылазок солдат гарнизона за стены города, и тщательно наносить на карты все, что удавалось узнать от этих людей: какие дома — каменные, а какие — деревянные, где сняты крыши, где выкопаны рвы, какие улицы недоступны для лошадей и повозок, кто командует отрядами, которые защищают разные ворота, башни и бастионы.
Я уже изучил карту Вены так, что мог ходить по этому городу с завязанными глазами. А сведения наши все пополнялись и пополнялись, ибо из крепости безжалостно выгнали всех жителей, неспособных держать в руках оружие, и пленников вскоре стало так много, что они с трудом умещались за загородкой, которую выстроили для них в турецком лагере.
Если бы защитники города, приняв во внимание собственную малочисленность, действовали бы по всем правилам военного искусства, то они затаились бы в крепости и ждали бы, когда мы пойдем на штурм. В таких условиях наше пребывание в лагере — несмотря на скверную погоду и нехватку провианта — могло бы показаться вполне сносным. Но безрассудные немцы и чехи пакостили нам, как могли, всячески мешая работать землекопам и минерам. И как только Синан после долгих размышлений и расчетов начал наконец рыть подкопы под одни во- • рота, защитники города немедленно приняли контрмеры. Когда же нам все-таки удалось с огромным трудом пробиться под землей под самые стены, немцы с чехами подкопались под наш коридор и утащили в город приготовленные нами бочки с порохом, уничтожив все плоды многодневных титанических усилий.
Из-за таких вот сюрпризов подготовка к штурму страшно затянулась.
Приближалась уже середина октября, и запасы провианта в лагере стали иссякать, когда нам удалось наконец взорвать в заранее намеченных местах две мины; в результате с оглушительным грохотом рухнула часть крепостной стены возле монастыря августинцев у городских ворот.
Не успели еще взлетевшие в воздух обломки упасть на землю, не развеялся еще пороховой дым, как аги повели турецкие отряды на штурм.
Три дня атаки следовали одна за другой, но войска уже не верили в победу. Боевой пыл угас, и многие прямо заявляли, что предпочитают погибнуть от булатных кинжалов своих предводителей, чем лезть под страшные двуручные немецкие мечи, один удар которых рассекает человека пополам.
Даже Синану грозила немилость сераскера, ибо слишком много мин взрывалось впустую, не причиняя неверным особого вреда. Но в последнюю минуту Синану ценой нечеловеческих усилий удалось устроить еще два взрыва, разрушить стену так, что в ней образовался пролом, вполне достаточный для нового наступления. И на следующее утро, сразу после намаза, триста пушек начали обстреливать город, а янычары под звуки дудок и труб ринулись на решающий штурм.
Полководцы бросали в бой все новые отряды — волна за волной, пока вся земля перед воротами не была сплошь завалена телами убитых турок. Но когда под вечер захлебнулось последнее наступление, толпы атакующих в полном беспорядке отхлынули от стен. Султан приказал сниматься с места, и турки начали сворачивать шатры, чтобы уйти из-под проклятого города.
Когда немцы заметили, что враг готовится снять осаду, в Вене на радостях ударили во все колокола, а на стенах загремели победные залпы. В ответ вокруг города в небо взметнулись столбы огня и дыма: это полыхали по всему лагерю подожженные склады и сараи. Разъяренные янычары снесли также загородки, за которыми держали пленников, и устроили жуткую резню, убив всех тех, кому не под силу было вынести тягот и лишений долгого пути в Турцию.
Вот так закончился победоносный поход турок в немецкие земли. Исчезла страшная угроза, нависшая над христианством, а султан потерпел первое серьезное поражение.
Весь мой прежний опыт говорил мне, что Бог вообще-то редко вмешивается в военные дела. И все же последние события можно было объяснить, пожалуй, лишь тем, что Господь, похоже, не желал допустить гибели христианства.
Я поделился с Антти этой мудрой мыслью, когда мы с ним вдвоем беспрепятственно бродили по полю боя, обыскивая трупы, опустошая тощие кошели погибших янычаров и подбирая усыпанные драгоценными камнями стилеты знатных пашей.
Суеверные мусульмане не отваживались после наступления темноты обшаривать мертвецов, но мы с Антти не отличались подобной щепетильностью; впрочем, если деяния наши и были не вполне похвальными, то турки, заживо сжигавшие на кострах пленников-христиан, поступали, по-моему, тоже не совсем так, как это принято среди благородных людей. К тому же, расхаживая по полю боя, мы, как могли, помогали раненым; свои добрые дела мы увенчали тем, что отнесли в лагерь одного из пашей, плечо которого было раздроблено свинцовой пулей. Мы отдали несчастного в руки лекаря, не требуя никакой благодарности за свой милосердный поступок.
Когда нам удалось таким образом пройти мимо караульных, мы быстро миновали шумный лагерь янычар и зашагали к шатру Синана Строителя. Мы вернулись в последнюю минуту: Синан уже собирался в путь. Но тут примчался гонец, слуга великого визиря Ибрагима, юноша с золотым луком за спиной, и передал нам с Антти приказ предстать пред очи сераскера.
Все это случилось так быстро, что мы даже не успели сменить запачканной кровью одежды. Час был поздний, и великий визирь, скрежеща зубами, в нетерпении метался по шатру. Увидев нас, Ибрагим в изумлении застыл на месте и с горечью воскликнул:
— О Аллах, значит, есть еще мужчины, не боящиеся запятнать кровью свои одежды в пылу служения повелителю народов! Неужели лишь отступники-христиане должны вернуть мне веру в мощь ислама?!
Он явно совершенно ошибочно истолковал наш вид, но я решил, что негоже мне опровергать слова такого важного господина. Куда более поспешно, чем подобает столь знатной особе, сераскер выгнал из шатра писарей, слуг и свою личную стражу; потом по повелению великого визиря мы опустились рядом с ним на подушки, и он начал шептать, бросая вокруг беспокойные
