В тот день… - Симона Вилар
Но если молодых предстоящие перемены привлекали и вдохновляли, то старики упорно держались за старые верования. Сложно им было, пройдя свой век, сроднившись с привычными обычаями, вдруг столь круто менять уклад жизни. Вот и злились старики, спорили. Однако и они от угощения с княжеского двора не отказывались. Владимир Красно Солнышко – щедрый князь, так почему бы и не угоститься? А вот в кого верить они будут… Это еще как поглядеть.
Везде только и разговоров было, что о новой вере, – и в мастерских, и в теремах, и в лавках, и в лачугах. И все больше ширилась по граду весть, что в определенный день их всех созовут к речке Почайне, какая текла к Днепру по застроенному избами Подолу к гавани Притыке. Готовясь к предстоящему, все суда из гавани отвели, и теперь они стояли рядами вдоль островов и берегов Днепра, упершись птицеобразной грудью в песок побережья. А все для того, чтобы установить на берегу Почайны множество помостов, на которых будут стоять священники и вершить обряд. На возвышенностях же соберутся уже крещеные градцы, дабы наблюдать, как остальной народ обретет истинную веру. Сообщалось, что надо будет войти в воду по грудь, окропиться и крестное знамение совершить. «Какое еще знамение?» – спрашивали несведущие. Им показывали, и многие повторяли, коснувшись сперва лба, потом груди, а затем плеч. «Всего-то и делов? – удивлялись. – Ну а потом к столам пиршественным позовут?» – «Всенепременно», – заверяли их. Как тут было не согласиться? Ведь в Киеве будет такое гуляние, какого еще отродясь не было!
При этом же сообщалось, что, если кто заартачится и не выйдет в назначенное время к Почайне, тот на милость князя пусть не надеется, таких и выгнать из града могут. Пусть тогда разыскивают по лесам и болотам старые капища, где волхвы живут, ожидая новых подношений, чтобы, как и ранее, дурить люд своими гаданиями и предсказаниями пустыми.
«Если предсказания ведунов пустые, отчего вы их так опасаетесь? – спрашивали. – Отчего ни одного служителя старых богов во граде не видно?» – «Так не любы они князю, – отвечали. – И если не хотите судьбу их повторить, идите к Почайне, когда бирючи[35] огласят о крещении. Всяк туда пойдет – и бояре нарочитые, и торговцы именитые, и ремесленный люд, какому выгодно и в дальнейшем на Подоле дела свои продолжать, жить и трудиться в Киеве, да еще и с благословения сильного единого Бога. Один Бог – это как один князь. Всякого защитит, всякого выслушает. Вспомните, как раньше князья воевали друг с другом, а простому люду от того было одно разорение и горе. Так и боги ваши каждый себе требы желал, подарки и подношения требовал, а то и человеческую жизнь. Сейчас же милость Всевышнего на каждого распространится, кто защиту от святого креста получит. А крестики вам подарят, едва из воды крестильной выходить станете. Всякий, кто на себя его наденет, получит оберег такой силы, что никакие старые боги и духи ему уже нипочем станут. Так что и душу свою спасете, и после смерти отправитесь в райские сады небесные, жить там вечно будете новой радостной жизнью».
Что значит жить вечно, люди не понимали. Но сама мысль о дивном будущем после ухода за кромку тешила и была интересна. Однако смущало иное: если под нового Бога идти, то как же пращуры, ушедшие раньше некрещеными? Неужто их теперь и блазнями[36] прозрачными не удастся встретить?
«Можно подумать, что вы раньше с уже ушедшими пращурами виделись после их ухода, – отвечали сомневающимся. – А так каждый крещеный на том свете под защитой самого Создателя будет, и кто знает… Он ведь добр, он всякого услышать может».
И опять пересуды шли по граду, страхами люди делились, но и надеждами.
А потом настал тот день.
Казалось, само небо желало, чтобы все прошло как можно лучше: солнечно и ясно было под синим небом, но не жарко, не душно, тепло. Весь мир сиял ясным светом, музыка играла, гусляры и дудошники устроились на помосте, а там подошли нарядные по такому случаю те из киевлян, кто уже крест на себе носил. Вскоре загудела сурьма[37] и к берегам Почайны с Горы сошли сам князь со своею царицей. На голове Владимира сияла диадема, увенчанная сверху сверкающим алмазным крестом. Такой же крест был и у Анны Византийской. Они ступили на высокий помост, а отроки в белых одеяниях держали над ними навес, украшенный пышными перьями диковинных птиц. Слышалось пение торжественное, священники кадили ладаном.
Анастас, епископ киевский, Иаков Корсуньский и множество иных священников стояли в сияющих облачениях у самой воды и читали положенные молитвы. Киевляне же собирались шеренгами, поглядывали друг на друга – все в новых белых рубахах, босые, чтобы ступить в воду. И много их было – и с подольских улиц шли, и с Горы по спускам шествовали.
Кто-то указал на боярина Блуда – этот всю семью привел, а еще воинов из своей дружины, челядь домашнюю, рабов. Рабам обещали свободу после крещения, говорили, что никто их после принятия новой веры продавать и менять больше не станет. А там и купец Дольма Колояров сын со своими показался. Люди на него смотрели, перешептывались: мол, чего это он тоже к реке идет, ведь крещеный уже?
Дольма шел, точно плыл, – степенно, неторопливо, важно. Кто-то сказал, что этот киевлянин похож на те изображения на иконах, какие попы людям показывали: худощавое лицо, длинные гладкие волосы, расчесанные на прямой пробор, небольшая бородка, брови темные над ясными глазами. В белой рубахе он смотрелся проще, чем когда разгуливал по граду в пестром корзно и обшитой мехом шелковой шапочке. Купец Дольма привел с собой всю родню некрещеную – и жену Мирину, красавицу писаную, длинные косы которой ниспадали почти до колен; и младшего брата Радомила, или Радко, как того в Киеве называли. Обычно это был шумный, дерзкий парень, известный на всю округу своими проделками, однако сейчас он, как никогда прежде, был серьезен и сосредоточен. А затем все обратили взоры на старшего из их рода, покалеченного дружинника Вышебора, угрюмого и замкнутого, которого катили в кресле на колесах. Он и сейчас смотрел исподлобья, но не перечил, когда Дольма оглянулся и что-то сказал ему, повелев при этом двигавшему кресло холопу подкатить увечного брата к самой воде. Слуг с ним явилось немало – богатый двор у Дольмы на горе Хоревице, да
