Анна Антоновская - Ходи невредимым!
Начало речи царя изобиловало изысканными сравнениями, но таило в себе каверзы. Саакадзе изумился, он не предполагал, что Теймураз так недальновиден. Но когда Теймураз блистательно закончил, Саакадзе присоединил к восхищению «черных» и «белых» князей и свое восхищение красотою царского слова.
– Но, светлый царь, – вдруг понизил голос Саакадзе, – дозволь доложить: открытое посольство в Русию сейчас опасно и невыгодно – раздразненный «лев Ирана» может преждевременно ринуться на Картли-Кахетинское царство.
– Да не допустит господь наш, творец всяческих благ, шаха лжи, дьявола до пределов наших, – недовольно пробасил архиепископ Феодосий.
– И да не разгневается на тебя пречистая матерь иверская, сын мой, – приподнял нагрудный крест католикос, – ты всегда против единоверной Русии. Церковь не может дольше терпеть такое.
Косые полосы света ложились на черные клобуки, и на белых крестах загорались искры. И такие же искры вспыхивали в глубине зрачков епископов и митрополитов. В каждом их взгляде, брошенном на Саакадзе, проглядывало осуждение, но поле брани они, как испытанные вояки, предоставили своим мирским «братьям во Христе».
Какой-то хриплый гул прокатился по левым креслам.
– Святой отец, – ехидно начал Цицишвили, – у Георгия Саакадзе неизменная дружба с Магометом.
Неожиданно и для владетелей и для пастырей Саакадзе зычно засмеялся:
– У тебя, князь, плохая память, ты забыл свое веселое путешествие в Стамбул. Не я посылал тебя, не я умолял Азам-пашу о принятии Картли под покровительство османов, а ты…
– То было время Шадимана Барата, – резко оборвал Джавахишвили, – а теперь время Теймураза богоравного.
– А я разве иначе мыслю? – Саакадзе даже подался вперед. – Вы, а не я, были друзьями Шадимана! Вы, а не я, раболепствовали перед полумесяцем Стамбула – и не во имя блага родины, что допустимо, а во имя своих корыстных княжеских целей!.. Не хватайся, Палавандишвили, за пояс, меч ты оставил в келье отца-гостеприимца!.. Но если вышел такой разговор, то дозволь говорить с тобой, мой царь, и с тобой, святой отец, ибо в моей преданности царству сомневаться не стоит и даже опасно.
– Говори, сын мой, – кротко произнес католикос, почувствовав некоторый страх: «А вдруг эти хищники, прости господи, „барсы“ разведали о ближайших намерениях нечестивого шаха, а тот отщепенец в припадке недостойного гнева откажется защищать святую обитель? О господи, еще не настал срок пренебрегать мечом Саакадзе», и, умаслив свой голос елеем, повторил: – Говори, сын мой, к твоим разумным словам церковь всегда прислушивается.
Царь Теймураз поморщился, но, взглянув в глаза католикосу, мгновенно успокоился. Владетели исподлобья, разочарованно взирали на Теймураза: «А где же царские посулы? Выходит, княжеским рогаткам опять не стоять на дорогах!..» Трифилий, оглядывая пастырей церкови, у которых глаза метались, подобно мышам, почуявшим кота, умилительно улыбнулся и едва слышно стал перебирать гишерные четки.
Разноречивые чувства, обуявшие «белых» и «черных» князей, не укрылись от Саакадзе, сурово зазвучал его голос:
– Может, святой отец, благодаря тому, что я не понадеялся на трех русийских царей, как молнии в грозу вспыхнувших и погасших в смутное время, а нашел силу в собственном народе, и была спасена Картли и Кахети на Марткобской равнине. Пути государств так же неисповедимы, как и пути господни. Но предвидение ограждает от крупных ошибок и богоравного, и вскормленного народом. Кто из сынов церкови, а не из сынов сатаны, может не хотеть дружбы и помощи единоверной Русии? Ты, светлый царь, верный борец за христианскую Кахети, хорошо познал фанатичность персов в Иране, фанатичность турок в Турции. Никогда они не смирятся с возрастающим могуществом Русии, и неминуемо льву, полумесяцу и двуглавому орлу скрестить мечи. Значит, Русия для Грузии уже сегодня союзник. Политика каждого государства имеет дорогу дальнюю и дорогу ближнюю. Дальняя дорога – это та, которая приблизит Грузию к Русии; но сейчас в поле зрения Картли-Кахетинского царства должна быть ближняя дорога, ибо на нее уже пала зловещая тень «льва Ирана» и вот-вот падет мертвенный блеск босфорского полумесяца. Вы, князья и пастыри, познали шаха Аббаса по его мечу; я познал его душу, как он – откровения корана. Нельзя дразнить тирана, не выковав против него могучего меча. А вы, князья, в такой трагический час уводите с Дигоми последние дружины. По этой причине сейчас вдвойне опасно открыто посылать посольство в Русию.
Замерли в руках четки, застыли глаза – казалось, палата католикоса украсилась новой фреской. И внезапно из глубин молчания вырвались надменные слова:
– Мы возжелали, и да свершится указанное нами. Помощь от единоверной Русии мне, царю, угодна сейчас, а не в будущем. Архиепископа Феодосия, архимандрита Арсения и иерея Агафона благословит святой отец на путь. Князья, верные нам, подготовят блистательную свиту.
«Оказывается, у меня много времени попусту гоняться за ветром в поле», – подумал Саакадзе и вслух спросил:
– И святой отец не внемлет моим предостережениям?
– Мы, сын мой, уже утвердили желание царя: церковь должна искать защиты. Посольство в Московию поедет, – тихо, но твердо сказал католикос.
Саакадзе не скрывал изумления, но тут заговорил Трифилий:
– Можно обмануть нечестивцев – не придавать свите княжеский блеск, а сделать так, якобы иверские пастыри по церковным делам следуют к патриарху Филарету.
– Нет, отец Трифилий, – упрямо возразил царь, – Моурави нам осмеливается указывать, но мы возжелали царствовать по своему усмотрению.
– Истину глаголет ставленник неба! – пробасил игумен Харитон.
«Очевидно, что-то утаивают, – думал Саакадзе, – недаром злорадствует Чолокашвили и упорно безмолвствует духовенство».
Бесшумно открылась дверь, вошел преподобный Евстафий и сухо объявил, что святой отец устал от многословия. Трапеза ждет царя и католикоса.
Саакадзе вздрогнул: впервые он не приглашался к столу католикоса. Значит, все заранее подстроено. Какое же важное решение замыслили ставленники неба?
Но Саакадзе скрыл волнение и дружески улыбнулся подошедшему к нему Трифилию.
– Забыл тебе передать, Георгий: твой сын Бежан просит удостоить его посещением. Соскучился, а дела монастыря не позволяют направить коня в Носте.
– В Носте? – насторожился Георгий. – Разве я не в Тбилиси живу?
– Сейчас весна; наверно, прекрасная Русудан захочет отдохнуть в цветущем Носте.
– Спасибо, друг, не замедлю проведать сына.
Не успел Георгий вдеть ногу в стремя, как степенный монах передал ему просьбу католикоса не опоздать на вечернюю беседу.
