Эмма Орци - Рыцарь любви
Маргарита протянула двум француженкам свои изящные руки, точно приглашая их перейти через бездну столкновений и кровопролитий последней декады, но графиня остановила дочь.
— Сюзанна! Запрещаю тебе говорить с этой женщиной! — громко сказала она нарочно по-английски, чтобы все присутствующие хорошо поняли ее суровые слова.
Салли даже рот разинула, услышав, какую дерзость позволила себе иностранка по отношению к жене сэра Перси, принятой при дворе, а молодые джентльмены при ничем не вызванном оскорблении невольно оглянулись на дверь.
Лицо Маргариты побледнело, как мягкий белый шарф, обвивавший ее шею, и ее протянутые руки заметно дрогнули. Она нахмурила красивые брови и саркастически улыбнулась, а потом, взглянув ясными синими глазами в лицо суровой графини, пожала плечами и с напускным равнодушием отвернулась.
— Вот так раз! Скажи на милость, какая муха укусила тебя? — небрежно спросила она.
— Мы в безопасности, поэтому я решилась запретить своей дочери дружить с вами, — ледяным тоном ответила графиня. — Пойдем, Сюзанна!
Она низко поклонилась молодым людям и величественно вышла из комнаты, не взглянув на Маргариту.
Леди Блейкни проводила ее сумрачным взглядом, но он тотчас смягчился до трогательной нежности, когда взгляд оскорбленной женщины встретился с глазами Сюзанны. Юная графиня подбежала к Маргарите, бросилась ей на шею и нежно поцеловала.
Эта милая выходка положила конец тягостному настроению. Сэр Эндрю проводил грациозную фигурку Сюзанны восхищенным взглядом и затворил дверь. Леди Блейкни с церемонной вежливостью послала вслед дамам воздушный поцелуй.
— Каково! — весело сказала она. — Случалось вам, сэр Эндрю, видеть когда-нибудь такую неприятную особу? Надеюсь, что в старости не буду на нее походить… «Сюзанна! Запрещаю тебе говорить с этой женщиной!» — комично произнесла она, великолепно подражая графине, и весело расхохоталась.
Сэр Эндрю и лорд Тони не отличались особой наблюдательностью, поэтому не заметили в смехе Маргариты горькой нотки и восторженным «браво» выразили свое восхищение перед ее артистическим талантом.
— Ах, леди Блейкни, — сказал Дьюхерст. — «Комеди Франсез», вероятно, до сих пор оплакивает вас, а парижане, конечно, ненавидят сэра Перси за то, что он отнял вас у театра.
— Разве сэра Перси можно ненавидеть? — отозвалась она, пожимая плечами. — Его остроумные выходки могли бы обезоружить даже графиню де Турнэ.
Юный виконт не получил от матери приказания следовать за ней, а потому остался в комнате. Услышав Имя матери, он поспешил выступить вперед, готовый заступиться за нее в случае дальнейших стрел со стороны леди Блейкни, но в эту минуту за дверью послышался приятный, хотя несколько принужденный смех, и в комнату вошел джентльмен необыкновенно высокого роста и в необыкновенно роскошном костюме.
Глава 6
В 1792 году сэру Перси Блейкни, баронету, не было еще и тридцати лет. Хроника того времени гласит, что он был очень высок ростом даже для англосакса, широк в плечах и хорошо сложен. Черты его лица были правильными; его даже можно было назвать красивым, но равнодушно-ленивое выражение глубоко посаженных голубых глаз плохо гармонировало с его статной могучей фигурой, а слишком часто раздававшийся небрежный и беспричинный смех положительно портил выражение твердого красивого рта.
Год назад баронет удивил всю английскую аристократию, вернувшись после многолетнего пребывания за границей женатым на очаровательной остроумной француженке. Самый невозмутимый, самый скучный, самый британский из всех британцев, способный заставить зевать самую живую из хорошеньких женщин, ухитрился завладеть блестящим супружеским призом, которого, по слухам, добивалось множество соискателей.
Маргарита Сен-Жюст появилась в аристократических кругах Парижа как раз в начале великого переворота и заявила себя поклонницей республики; ее девизом было признание полного равенства происхождения; неравенство состояния она считала только неприятной случайностью и придавала значение лишь неравенству таланта. «Деньги и титулы можно наследовать, — говорила она, — но с талантом можно только родиться». Скоро она собрала вокруг себя на улице Ришелье блестящее и совершенно исключительное по составу общество.
Очаровательная артистка, как сверкающая комета, спокойно вращалась в революционном Париже, пока неожиданно для всех своих друзей не обвенчалась с сэром Перси, презрев все необходимые условия фешенебельной французской свадьбы.
Никто не понимал, каким образом этот скучный англичанин попал в избранный кружок умнейшей женщины Европы. Злые языки утверждали, что золотой ключ открывает все двери; но люди, знавшие Маргариту, знали и то, что деньги не имеют для нее цены, да и в окружающем ее космополитическом обществе нашлось бы немало людей, готовых положить к ее ногам и свое богатство, и свои титулы. Сэр Перси, по общему приговору, совершенно не годился ей в мужья. Единственными его достоинствами считались его слепая любовь к жене, огромное богатство и высокое положение при английском дворе. В Лондоне, где никто не верил в его ум, нашли, что Маргарита слишком блестящая и слишком остроумная жена для него.
Несмотря на свое завидное положение в Англии, сэр Перси большую часть жизни провел за границей. Его мать совсем молоденькой сошла с ума, и мальчик родился как раз в то время, когда начали обнаруживаться первые признаки ужасной болезни, считавшейся в те времена Божьим проклятием. Сэр Алджернон Блейкни обожал жену и, надеясь облегчить ее болезнь серьезным лечением, увез ее за границу, где Перси рос между безумной матерью и убитым горем отцом. Его родители умерли скоро один после другого, когда, едва достигнув совершеннолетия, он остался совершенно одиноким. Он много путешествовал, но после женитьбы вернулся в Англию, где красивая, богатая и прекрасно воспитанная леди Блейкни, вопреки предубеждению против жрецов и особенно жриц сценического искусства, была принята с распростертыми объятиями, и не только в аристократическом кругу, но и при дворе; этим она всецело была обязана положению мужа и любви, которой пользовался везде добродушный ленивый баронет.
Блейкни уже целых шесть месяцев жили в Лондоне, вводя французскую моду и манеры; о костюмах сэра Перси говорил весь Лондон, его выходкам подражали; золотая молодежь старалась перенять его странный беспричинный смех. Однако его все считали все-таки безнадежно ограниченным, что было, конечно, в порядке вещей: ведь Блейкни никогда не отличались умом, а мать Перси умерла сумасшедшей. Тем не менее его носили на руках; приглашения на его праздники считались особой привилегией. О том, что он попал в руки умнейшей женщины Европы, никто не жалел: ведь сэр Перси сам выбрал свою судьбу. Он, по-видимому, чрезвычайно гордился своей женой и не обращал ни малейшего внимания на ее небрежные остроты на его счет.
