Николай Паниев - На грани жизни и смерти
В разговор вмешался Арц:
— Проходите, господа. За чашкой чая или... стопкой водки разберетесь. Прошу к столу.
Агапов наотрез отказался:
— Благодарю покорно, господа. Дела. Значит, мой генерал живет этажом выше?
— Да, ваш генерал... выше, — насмешливо произнес Яблонский.
— Надеюсь, он дома, — не обращая внимания на насмешку, сказал Агапов и, отдав честь, удалился.
Арц сказал Яблонскому, кивнув в сторону двери:
— Не красный. И не будет. Предан генералу. «Мой генерал»... За Россию будет драться. Вместе с Покровским.
Яблонский поинтересовался:
— За какую только Россию?
— За генеральскую, — хитро прищурил глаза Арц. — А вот, интересно, за нашу с вами, капитан Яблонский, будет бороться капитан Агапов?
— Будет, если прикажет... генерал. Он же оловянный солдатик!
— На таких вот оловянных и держится армия, — оборвал его Арц. — Такие нам и нужны. До за-ре-зу!
— Втяните генерала, — предложил Яблонский. — За ним пойдут и такие...
— Пути господни неисповедимы. Кто знает, с кем придется драться, с кем брататься, — тоном- пророка произнес Арц.
Бородатый предложил:
— А не пропустить ли нам, уважаемые дамы и господа, как в старые добрые времена, по маленькой?
* * *Внутренняя контрреволюция собирала силы для решительного удара по новой власти в России. Заговорщикам всех мастей — крупным и мелким — оказывали помощь империалистические державы, штабы и разведки союзнических армий.
Одним из тех, кто активно боролся с Советской властью, был опытный контрразведчик генерал Покровский. Вот к нему и направился Александр Кузьмич Агапов.
Войдя в большую мрачную гостиную, капитан Агапов увидел Покровского. Генерал перелистывал массивный альбом.
— Как это называется, господин капитан? — неожиданно спросил генерал после того, как они молча обменялись приветствиями, показывая Агапову старую литографию. На литографии был изображен расстрел парижских коммунаров: группа мужчин и женщин возле полуразрушенной стены; направленные на них дула винтовок...
— Экзекуция, — ответил гость.
— Не совсем точно, господин капитан, — возразил генерал, покачав головой. — Экзекуцией, капитан Агапов, в русской армии называлось наказание. Шпицрутенами, шомполами, розгами. Бывало, конечно, что и до смерти забивали... А это, Александр Кузьмич, уничтожение, стирание с лица земли врагов... Как псов бешеных... С корнем... навсегда.
С каждым произнесенным словом лицо Покровского все больше багровело, глаза налились кровью... Генерал явно был чем-то взбешен. Агапов смотрел на руки генерала, нервно перелистывающие старый альбом с французскими литографиями, стараясь понять, что вывело его из равновесия.
— Да-с, вырывали с корнем! — повторил генерал, сердито уставясь на Агапова.
— Французам тогда... было легче, господин генерал, — заметил Агапов.
— Да-с, господин капитан. Тогда было легче. То был век минувший. В девятнадцатом веке были свои трудности. В двадцатом свои. Тьеру потребовалось не так уж много времени, чтобы подавить революцию. Немногим более двух месяцев держалась эта Парижская коммуна.
— Н-да, — задумчиво произнес Агапов, — наши добрые союзники пророчили, что власть большевиков не продержится и столько...
— Времена пророчеств и гаданий на кофейной гуще давно прошли, Александр Кузьмич, — уже мягче сказал генерал. — Дело надо делать, действовать надо, господин капитан, а не кликушеством заниматься. Английскому премьеру, разным президентам и королям чужестранным не Россию жалко — они бояться изволят, что русская революция, — он взглянул на известную картину Айвазовского, висевшую на стене, — могучим девятым валом прокатится по всей земле.
— Что ж, ваше превосходительство, раз так, стало быть, им есть резон помочь как можно скорее подавить русскую революцию, расправиться с большевиками...
— Да-а! — задумчиво протянул генерал и, глядя на рисунок в альбоме, продолжил: — Если этим головорезам удастся добиться перемирия, а значит, передышки на фронте, то они, пожалуй, смогут сколотить свою армию, которая будет воевать против нас с вами, господин капитан.
— Армию? — удивился Агапов. — Из кого?.. Шайку, банду, сброд — да. Но армию! И кто же этой... армией будет командовать?
В тоне Агапова слышалось глубокое возмущение, и только присутствие генерала мешало ему разразиться потоком бранных слов. Генерал же как-то вдруг сник.
— Будут, как они выражаются, агитировать... вас, капитан, меня... Возможно, найдутся такие, кто согласится...
— Согласится воевать против своих? Против России? Ну это уж слишком!
Покровский тяжело поднялся, с решительным видом принялся вышагивать по комнате. Агапов замолк и невольно вытянулся, готовясь услышать из уст посуровевшего генерала какие-то чрезвычайно важные слова. И он не ошибся. Покровский принялся высказывать этому капитану, к которому относился с симпатией, мучившие его мысли:
— Эти играющие в политику белоручки, эти болтуны в Учредительном собрании не способны дать настоящий бой большевикам. Их разгонят, как свору псов. Из-за не-сос-тоя-тель-ности своих депутатов Россия потеряла высокую трибуну, откуда должны были звучать сигналы SOS, обращенные к цивилизованному миру, откуда должны были раздаваться мольбы спасти русскую империю, народ русский, нас с вами, капитан Агапов. Мы теряем время, упускаем последние шансы, даем стянуть на своей шее петлю. А завтра у большевиков появится армия. Да, да, армия, капитан Агапов. Моя разведка донесла о планах создания армии. И название уже есть. Рабоче-крестьянская армия. Заслуга принадлежит их главарю Ленину. Вот так-то, мой дорогой капитан. Рабочая и крестьянская. А если иметь в виду, что этих самых рабочих и крестьян в России огромное большинство, то... Понимаете? Ведь это означает, что миллионы фанатиков получат оружие. Миллионы фанатиков с оружием в руках! Представляете?
Капитан Агапов, пожав плечами, спросил:
— Что это за армия без офицеров, без генералов?
Генерал Покровский, понизив голос, доверительно сказал:
— Нас с вами, господин капитан, ждут большие, я бы сказал, исторические дела. Я верю и надеюсь на вас. Только между нами. Слушайте внимательно. Готовится план похода на Петроград. И это в конце концов самое главное.
Генерал ткнул пальцем в рисунок, изображающий расстрел парижских коммунаров.
— Эта... экзекуция покажется скоро детской игрой. Да-с, детской игрой, мой дорогой капитан.
В передней раздался звонок. Генерал и капитан переглянулись. Агапов осторожно подошел к двери, прислушался.
Из-за двери донесся тревожный женский голос:
— Ради бога, откройте!
Агапов и генерал снова переглянулись. Покровский медлил. В дверь забарабанили кулаками, тогда он, вытащив пистолет, кивнул Агапову — открывайте! В переднюю вбежала женщина. Она бросилась к Агапову со словами:
