Владимир Шигин - Чесменский гром
Тишину оборвал пронзительный свист дудки.
– Подъем! Койки вязать и умываться! – кричал, свешиваясь в люк, страшный боцман Евсей.
Ничего не соображающий Васька спросонья никак не мог попасть в штанину портов.
– Живее, живее, – подгонял его уже вязавший свою койку Ившин, – на флоте мух не ловят!
Начинался новый день, начиналась морская жизнь рекрута Васьки Никонова…
Рекрут – это еще не матрос, еще много пота пролить и мозолей нажить надобно, чтобы стать им. Сразу же с приходом в команду поступает рекрут под опеку «дядьки» – старого, опытного матроса, верой и правдой отбарабанившего на флоте полтора десятка лет. «Дядька» отвечает за рекрута головой – это и понятно: рекрут, он и есть рекрут. Ничего не умеет и не понимает, а боится, почитай, всего.
Перво-наперво выучивает рекрут, как зовут его «дядьку», а потом – отделенного и капрального унтер-офицеров, ротного, капитана, а затем флагманов и уж после всего зубрит длинные и непонятные титулы и звания особ августейшей фамилии.
Торжественно перед строем принимают рекруты присягу на верность престолу и Отечеству. Свежий ветер треплет флеры офицерских треуголок и бороду корабельного иеромонаха. Дрожа от волнения, кладут рекруты левую руку на Евангелие, правую поднимают с двумя простертыми перстами. Слова присяги тяжелы и суровы:
– «И должен везде и во всех случаях интерес… государства престерегать и охранять, и извещать, что противное услышу, и все вредное отвращать…»
Целуют рекруты крест православный и в строй становятся. Все, теперь им с флота назад пути нет! А учеба настоящая только начинается.
Матрос должен знать и уметь многое. Изучить компас: что это за штука и зачем нужна; вязать многие узлы хитрые; грести на шлюпке; травить якорь в крепкий ветер и действовать при орудиях. Если определен рекрут в марсовые, должен он, помимо всего прочего, уметь поднимать стеньги и реи, ловко работать на марсе, накладывать и обтягивать такелаж, лихо взбираться в шторм по вантам. Определенные к пушкам изучают их так, что с завязанными глазами проделывают все, как надо. Особый отбор – в рулевые. Туда берут самых толковых и расторопных, учат их грамоте и счету. Рулевые должны, как «Отче наш», знать все румбы, уметь по ним править, бросать лот и развязывать лини.
Много забот у матроса на корабле, но не меньше на берегу. Едва становятся корабли на зимовку, как превращаются матросы в солдат – несут караульную службу, стоят на часах, ходят в обходы и в конвой. Гоняют их строем по заснеженному плацу. Гремят барабаны. Учатся матросы шагать в ногу, стойке правильной, чтобы грудь колесом и глаза не мигали. Приемы ружейные проделывают, учатся ружье держать, «на караул» его вскидывать да прикладом об землю стукать, чтобы все разом и красиво выходило.
Только освоив корабельную, артиллерийскую и солдатскую службы, становятся рекруты настоящими моряками.
Ваську определили в артиллеристы, и поэтому пушки для него – дело наипервейшее. Чин дали ему готлангерский, а отвечать велено за фитили. Ох, и намучился Васька с ними!
Фитили – это тонкие пеньковые веревки, вываренные в дьявольском растворе из серы и селитры и по-хитрому намотанные на деревянных штоках-пальниках, что втыкаются при стрельбе подле пушек в палубу железными остриями. Хранит их Васька в медном бочонке с двумя дырками по бокам. Бочонок – чтоб не отсырели фитили, дырки – чтоб вонь от них наружу выходила.
Васька уже пообвыкся малость. Корабль большой, народу тьма! Название смешное – «Не тронь меня». Почему «не тронь»? Чудно!
Вечерами слушает Васька с замиранием сердца истории разные о войне с пруссаками, о плаваниях и бурях морских. Жутко, но интересно – страсть! Увидь его сейчас матушка – вот реву-то было бы. А он ничего, будто так и надо.
Домой тянет – это да. Собираются иногда рекруты кучкою, вспоминают деревеньки свои, и такая тоска тогда нападает, что хоть о борт головой бейся…
Офицеров Васька почти не боится, робеет только. Офицеры все красивые, важные, в бантах и перьях. Ходят по палубе туда-сюда. Сами ничего не делают, только командуют. Капитан – тот вообще Ваське не понятен. Выйдет на подъем флага, зыркнет по сторонам, соберет вокруг себя офицеров и водит их по кораблю за собой, везде пальцем тычет. Офицеры потом унтерам за нерадивость выговор учиняют, а те с матюгом и кулаками на матросов накидываются.
Кого боится Васька, так это унтеров. Они всегда рядом, все видят, все знают, от них не укроешься. Кричат, ногами топают, в дудки свистят, чуть щеки не лопаются, а ругаются – аж мурашки по спине бегут. Никогда еще не слышал Васька, чтоб мужики в деревне так ругались, куда им! Эти такие словеса вворачивают, что чертям в аду, наверное, тошно становится.
С Ившиным Васька подружился. Многому научил его опытный канонир. Кроме работ корабельных, ежедневно с утра устраивались артиллерийские экзерциции. Ровно в восемь часов взрывались дробью барабаны, плечистые констапели кричали в надрыв:
– Готово!
– Люди, ступай в корабль! Бери с порохом рог!
Наступал самый ответственный момент. Канониры быстро протыкали затравками запалы, ссыпали в них черный искристый порох.
– Целься верней! – неслось по орудийным декам.
Щуря глаза, канониры руководили наводкой. Прислуга, обливаясь потом, приподнимала ствол, орудуя железными правилами.
– Годится! Бей клин! – командовали канониры.
Правила быстро убирались, вместо них под казенную часть вбивали клинья. Теперь пушку наводили по горизонту правилами деревянными.
– Левее… левее… – шептали канониры. – Ишшо чуток… Во, теперь порядок! Готово! – докладывали они констапелям, поднимая руку.
– Пали!
От чадящих паяльников разом воспламенялись запалы. Грохот наполнял корабль: то, изрыгнув ядра, рвались в судороге назад пушки…
Общая артиллерийская экзерциция – вершина мастерства. Чтобы достигнуть ее, нужно долго и с толком учиться. Вначале артиллеристов обучают стрельбе из мушкетонов по неподвижной цели: как целиться, вернее, как мушку на цель наводить. Когда промахи исчезают, переводят матросов к качелям. На качелях мушкеты стоят в гнездах специальных.
– Пальба на качке! – объявляют офицеры.
Сначала раскачивают качели понемногу, затем все сильнее и сильнее, и цель начинает двигаться. И только когда все пули летят метко, артиллеристов допускают к пушкам.
При подготовке к кампании на «Не тронь меня» выявился большой некомплект орудий. По этой причине каперанг Хметевский послал на арсенал наряд присмотреть годные пушки. Во главе наряда исполнительный лейтенант Мельников[16]. Назначили на арсенал и Ваську. Добрались туда матросы по растаявшему снегу. Казенные башмаки противно хлюпали в сочной весенней грязи. У арсенала часовой, спасаясь от дождя, накинул на себя дырявый мешок. Человек не человек, пугало не пугало.
На складах пушек пропасть, но, почитай, все перепорченные. Васька пушек не выбирал (не его ума дело), а таскал в телегу то, что уже было выбрано. Но таскать пришлось до удивления немного. Офицер дело свое знал отменно, каждый ствол ощупывал, достав зеркальце, высматривал, нет ли изнутри раковин или ржавчины какой.
– К употреблению опасно! Волоките обратно!
Знак годности – адмиралтейский якорь – накладывали редко. Ругался офицер, кулаками начальнику арсенала грозя:
– Ты, глянь, такой-разэтакий, что у тебя творится! Ты же тыщи стволов губишь, сволочь!
Краснел чиновник от злости, огрызаясь в ответ:
– Не оскорблять! Я дворянин потомственный и оскорбительств чести своей не потерплю!
– Ах, ты еще о чести вспомнил! – разозлился вконец офицер и хвать за шпагу.
Начальник арсенальный не стал ждать, чем все закончится, а, живот немалый подобрав, дал деру.
Нахохотались матросы, глядя, как прыгает через лужи чиновник.
А Ваське обидно стало, что не побежал за складским их офицер. Вспомнилось вдруг далекое: их деревня, барин толстый, точь-в-точь как этот. Чай любил во дворе пить да смотреть, как мужиков насмерть запарывают. А на Пасху созовет, бывало, сирот яичками крашеными одаривает, слезится…
Жалко, что не побежал за складским офицером!
Так и вернулись, почти без пушек. Ившин потом говорил, будто лейтенанта ихнего здорово капитан ругал. А Васька так понял, что ругался капитан потому, что тоже, как и он, толстых не любил.
Как ни странно, но так оно и получилось. Когда, вернувшись с арсенала, доложился лейтенант Мельников, что отобрал лишь неполный десяток стволов, не сдержался Хметевский:
– Что же ты, дружок, по мордасам не выдал чиновнику складскому за все содеянное в благодарение от флота российского?
Потупился лейтенант Миша Мельников, сказал, желваками играя:
– Виноват, боле сей конфуз не случится!
Вечером перед самым отбоем собирались обычно на «Не тронь меня» матросы подле фок-мачты, где место для курения и разговоров уставом определено. Травили они байки флотские, пели песни любимые:
