Александр Немировский - Карфаген должен быть разрушен

Рим больше моего Мегалополя раза в три, а грязнее – вшестеро. Много открытых сточных каналов и свалок, над которыми висят тучи воронья. Зловонных испарений, разносимых по городу ветром, ромеи не боятся, но перед воронами испытывают панический страх. Однажды мне пришлось видеть, как почтенный сенатор, задрав голову, следил за полетом вороны, я же, остановившись, наблюдал за выражением его лица. Надежда сменилась обеспокоенностью, затем перешла в ужас. Он всплеснул руками и засеменил в обратном направлении. Какая-то ворона нарушила планы этого государственного мужа и отвлекла его от важных дел. Представь себе, сам победитель Персея и разоритель Эпира Эмилий Павел (я живу в его доме, который он покинул из суеверия) свыше тридцати лет состоит в коллегии жрецов-гадателей, исследующих с присущей ромеям серьезностью полет ворон и иных птиц.

Улицы здесь кривые. Дома невзрачные, многие крыты дранкой пополам с соломой. Чуть ли не каждый день то в одном, то в другом конце города вспыхивает пожар. Однажды мне пришлось наблюдать за тушением. Мгновенно сбежались соседи, кто с крюком, кто с серпом на шесте, кто с полотнищем, смоченным в уксусе. Выстроилась цепочка с ведрами. Подъехала повозка с заряженной катапультой. Я и опомниться не успел, как дом был разбит, головни залиты водой. Люди, действующие так слаженно на пожаре, не имеют себе равных в бою.

В центре города Форум. Здесь в первой половине дня торгуют, во второй – судятся и выбирают правителей. В одной части Форума обосновались менялы. На их столиках мои драхмы превращаются в денарии, сестерции, ассы. Сегодня, не веря своим глазам, я видел, как один ромей брал у другого в долг значительную сумму без расписки. У нас же, как тебе известно, и с расписками ухитряются не платить.

В мое первое римское утро, выйдя из дому вместе с приставленным ко мне рабом-эпирцем, я увидел странную процессию. Впереди шагал человек в тоге и красных сапожках – по ним всегда можно отличить ромея, занимающего выборную должность. За ним шли три воина и два раба, один с широким ножом, другой с ведром и кистью. Процессия двигалась медленно, ибо магистрат, – так здесь называют должностных лиц, – не просто прогуливался, а читал надписи на стенах. В отвратительной привычке марать стены ромеи не отличаются от нас.

Остановившись, магистрат ткнул пальцем в какую-то, видимо не понравившуюся ему, надпись и отошел в сторону. Рабы тотчас соскребли и замазали ее. Процессия двинулась дальше. Такие процессии в Риме нередки. А в ночное время высший магистрат-цензор проверяет, не горит ли у кого допоздна свет. Случись это у нас, мы бы послали рабов с палками как следует отделать соглядатаев. А здесь, услышав шаги, немедленно задувают светильник.

В государстве, где над всем стоит закон, люди обладают иными, чем у нас, характерами. Здесь наивысшим достоинством человека считается “гравитас”, а наибольшим недостатком – “левитас”. Я привожу латинские слова, так как не могу подыскать им соответствий. Гравитас, дословно, “тяжесть”, но ромеи вкладывают в него широкий смысл. Это основательность, важность, правдивость, постоянство, устойчивость, суровость. Противоположное ему “левитас” не просто “легкость”, но опрометчивость, непостоянство, беспечность, живость, легкомыслие. Подчеркивая собственное достоинство, ромеи употребляют слово “гравитас”. Нас же, эллинов, они считают воплощением “левитас”. И на самом деле, ромей и эллин все равно, что камень и воздух.

Вот почему я не питаю надежд в отношении нашей судьбы. Лишая нас родины, ромеи действовали не сгоряча и не во гневе. Они заранее обсудили и взвесили свое решение и провели его через сенат. Своих законов ромеи не отменяют, ибо отменить закон значило бы уподобиться нам, эллинам, которые только и делают, что меняют законы.

Итак, не следует обманывать себя несбыточными надеждами. Надо собрать все силы, чтобы в нашем положении не наделать глупостей и пользоваться тем, что нам оставили.

Гнев Артемиды

Антиох остановился. Ноздри щекотал аромат благовоний. Так пахли все храмы, но здесь в воздухе ощущалась угроза и было темно, как в подземелье.

Приглядевшись, царь увидел статуи Артемиды и Аполлона в человеческий рост. Между ними – проход, куда устремились его воины. Там, впереди, несметные сокровища. Артемида и Аполлон – их стражи.

Отведя взгляд, Антиох попытался успокоиться. «Все идет, как задумано: ворота удалось открыть без шума, внутри никого не оказалось. Сокровища будут моими. Их хватит на постройку сотни боевых кораблей. И тогда ромеи…»

И снова тревога овладела Антиохом: «А что, если воины, пока я здесь стою, расхитят сокровища? Ведь золото ослепляет».

Антиох вздрогнул. Ему показалось, что Аполлон шевельнулся. «И привидится же такое! – успокаивал он себя. – Кто теперь верит басням жрецов о двигающихся и потеющих статуях богов? Если статуя шевелится, значит колеблется земля, на которой стоит храм. Если потеет, – жрецы придумали какое-нибудь устройство». Он поднял голову. Статуи были недвижимы.

Осмелев, царь сделал еще несколько шагов. Темнота сгустилась. Но жажда золота сильнее страха. Антиох шел вперед, стараясь не глядеть по сторонам.

Когда он был в проходе между статуями, Аполлон мягко спрыгнул с пьедестала, а Артемида подняла ступню и с размаху опустила ее на голову царя.

Огромный храм огласился душераздирающим воплем.

– А-а-а…

Антиох бежал, схватившись руками за голову и не переставая кричать:

– А-а-а…

Выбежав за порог храма, он упал. Там его и нашли жрецы. Они закрыли ворота и, не обращая внимания на крики тех, кто остался внутри, подняли неподвижное тело Антиоха и с песнопениями куда-то понесли.

Бессмертие масок

К вечеру грунтовая дорога сменилась мощеной, и мулы побежали веселей.

Слева потянуло дымком. Повернув голову, Андриск увидел в полусотне шагов от дороги шатер и вокруг него человеческие фигуры.

«Не разбойники ли?» – подумал он, ощупывая матерчатый пояс с зашитыми в нем денариями.

– Дружище! Давай к нашему огоньку! – послышалось издалека.

«На разбойников не похожи, – решил Андриск. – Зачем разбойникам шатер разбивать?»

Соскочив с повозки, он привязал мулов к дереву и подошел к костру.

– Садись! – сказал толстяк, указывая место рядом с собой.

Другой человек, худой, длинный, кивнул юноше головой. Третий спал, уронив голову на грудь и слегка посапывая.

– О занятии своем можешь не говорить! Нос мой пока еще не ошибался. Ты дубильщик. А как тебя зовут?

– Андриск я, сын Исомаха.

– А я Буккон! – представился толстяк. – Он – Макк. А тот, что дремлет, Доссен. По каким делам едешь? Откуда?

– Да шкуры меня послали скупать. Из Кум еду.

– Тогда ты из мастерской Филоника, – заключил Буккон. – Жадный человечишка. Он бы всех быков ободрал, чтобы мошну набить.

– Ты его знаешь? – удивился Андриск.

– Я всех знаю, – ответил Буккон, надувая щеки.

– Ты раб? – спросил Макк.

– Был рабом. Теперь отпущенник. Из Эпира я.

– Счастливец! – проговорил Буккон. – Быстро тебе свободу дали. Странствуя по Италии, мы много эпирцев встречали. И все до одного рабы.

– Значит, мне повезло!

– Да! – согласился Буккон. – Везение – великое дело. Сам я к господину попал… Скажу тебе, живодер! Рабы у него ходили полосатыми, как тигры. И мне не меньше, чем другим, доставалось. Но боги не дали ему долгой жизни, молитв наших наслушавшись. А госпожа нас всех на волю отпустила, да будут к ней милостивы подземные владыки.

– Доссен, – он ткнул пальцем в спящего, – семь лет лямку тянул. Из нашей братии один Папп свободнорожденный. Умер вчера наш Папп…

Он глубоко вздохнул.

– Странные у вас имена, – сказал Андриск. – Я еще таких не слыхивал.

– Сразу новичка видно! – заговорил Макк. – Эти имена вся Италия знает. Когда возвратишься в свои Кумы, скажи, что познакомился с Макком и Букконом…

– И с Доссеном! – вставил проснувшийся, смешно тряся головой. – Ибо Макк и Буккон обжоры и бродяги, а я человек мудрый и ученый.

– Какой ученый! – иронически протянул Буккон. – Ученый, тот книги читает. А ты и днем дрыхнешь, будто ночи мало.

– Да ведь я не зря сплю, как вы. Я сны вижу.

– Ну и что тебе привиделось? – спросил Буккон, подмигивая Макку.

– А то, что…

Обернувшись, Доссен притянул к себе мешок, вытащил из него матерчатую маску и показал ее Андриску со словами:

– Сначала умер он.

На Андриска смотрел старикан с длинным красным носом и широко открытым ртом.

– А потом ты и ты, – продолжал он, поочередно показав на Буккона и Макка пальцами.