Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой
Лес неожиданно оборвался, тракт вышел на просторную поляну, где справа, в сотне шагов, видны были тесовые крыши нескольких изб, обнесенных действительно очень высоким забором. От тракта к постоялому двору вела дорога, упиравшаяся в тесовые ворота с навесом над ними, а под навесом висел фонарь, который в ночь хозяин приказывал дворнику зажигать для ориентира запоздалому путнику. Слева от тракта алыми сполохами заходящего солнца отсвечивало довольно большое озеро, поросшее по берегам камышом, и порывистый ветер гнал по озеру пока что легкую, полусонную волну, раскачивая тяжелые коричневые стволы отцветшего камыша.
– О-о, князь Трофим! Какая радость мне, старому лесному лешаку, видеть тебя сызнова! Какими ветрами? – Так восторженно встретил гостей дородный пожилой, с облысевшей головой, зато со знатной серо-белой бородой хозяин постоялого двора, когда привратник на их стук колотушкой впустил на внутреннее подворье и провел в просторную избу с горницей и кухней. В горнице для кормления проезжих стояли два дубовых, чисто выскобленных стола, лавки у стен, а в правом углу – иконостас и зажженная лампадка.
– Ратными ветрами, Демьян, ратными ветрами! Другие ветра ныне нам в спину и не дуют! Принимай гостей, люби и жалуй моих попутчиков. Это княжна Лукерья со своей девицей, а это служивый человек, сотник Михаил, прозвища его не знаю, не сказывал он… – Князь Трофим с усмешкой посмотрел на Михаила Хомутова, как бы предлагая ему самому назвать свое прозвище.
– Сотник Михаил Аристов, – назвался Михаил, вспомнив одного из стрелецких командиров, бывших с ним в Самаре. – «Ежели ротмистру ведомы имена стрелецких сотников, вставших на сторону атамана Разина, то имени сотника Аристова там нет», – догадался схитрить Михаил Хомутов.
– Ты, Демьян, подыщи подходящее место для дам, да такое, чтобы без твоих воинственных клопов, – пошутил князь Трофим. – Ну а мы с сотником… Аристовым уляжемся где ни попало, мы люди не гордые, привыкшие к ратным станам и в поле, и в лесу.
– Ах, князь, князь! – Старый Демьян умиленно сложил руки на просторной груди, украшенной красиво расшитой холщовой рубашкой. – И для тебя, и для сотника сыщутся отдельные комнаты, чтобы не храпели вы друг дружке в ухо! Народу ныне на постоялом дворе почти никого, не считая трех прогонных ямщиков. Так они в своей избенке ночуют, туда им и харч повариха носит. А вас я накормлю здесь, и скатерку расшитую велю застелить!
Княжна Лукерья насторожилась, было, когда князь Трофим вроде бы запнулся, называя прозвище Михаила – «Аристовым», но сочла это от того, что оно ему было еще непривычным, потому с некоторой долей умиления смотрела на хозяина постоялого двора, радуясь, что сильный дождь, разыгравшийся за окнами, их не намочит и не остудит.
– Что пожелаете на ужин, княжна? – с поклоном в пояс спросил Демьян. – Ежели устали с дороги и хотите поскорее лечь отдыхать, у меня есть готовая жареная утка, есть отварная рыба – щука из нашего озера, есть соленые грибочки, оладьи со сметаной, – старательно перечислял хозяин, расточая перед женщинами добродушные улыбки и поклоны.
– Неси все, Демьян, и накрывай на стол: с дальней дороги мы и волка копченого съедим за милую душу! А поначалу налей нам в ушат теплой воды умыться и вымыть руки.
Когда князь Трофим умывался в углу горницы, Михаил тихонько шепнул жене:
– Луша, будьте с Дуняшей осторожны в словах. Что-то не нравится мне этот говорливый шустрый князь. И с хозяином чересчур на дружеской ноге.
– Хорошо, Михась, я и Дуняшу предупрежу, чтобы была осторожнее в речах о нашей прошлой жизни.
Горячий ужин ели с завидным аппетитом, под восхищенным взглядом Демьяна, будто большей радости у него в жизни и не было, как наблюдать за гостями и за тем, насколько быстро исчезает пища со стола.
– Благодарствуем, хозяин, за хлеб-соль. Прими и от нас плату за корм и кров, – сказала княжна Лукерья и положила на стол, не считая, не менее двадцати серебряных новгородок[29], отчего Демьян даже ладонями всплеснул. Князь Трофим, возвращая монетки княжне, заявил, что за ужин он уплатит сам.
– Вольному воля, спасенному рай, князь Трофим, – с усмешкой сказала княжна, пожала плечами, убрала копейки, потом спросила: – Где нам головы приклонить, Демьян? За день в седлах устали так, что земля под ногами колышется, словно по зыбкому болоту бредем…
– Сей же час, сей же час, – заторопился хозяин двора, заглянул на кухню, где стряпуха гремела использованной посудой, позвал: – Фекла, слышь-ка, подь сюда!
В горнице, с бесчисленными поклонами, в черном платке поверх седых волос, появилась сухонькая проворная стряпуха с худым, с бородавками на скулах лицом. Светло-голубые глаза женщины с восхищением глядели на княжну, на пышущую здоровьем Дуняшу, она еще раз поклонилась им обеим сразу.
– Фекла, голубушка моя старенькая, сведи дам в их домик, что у колодца! – распорядился хозяин постоялого двора и пояснил: – Там у нас специально три небольших горницы для проезжающих дам. – Заметил беспокойство, промелькнувшее на лице сотника, поспешил успокоить. – Не извольте тревожиться! Ставни и двери надежные, закрываются изнутри.
Горница, куда княжну и Дуняшу привела сухонькая Фекла, была небольшой, с двумя кроватями, застеленными чистыми самоткаными покрывалами, с горкой пуховых подушек, с одним оконцем, ставни которого запирались длинным кованым шкворнем, вставляемым в отверстие сквозь бревенчатую стену дома.
– Нужник, барыни, за углом дома, по настилу из досок, – прощаясь, сообщила старушка, прикрывая рот беленьким платком – стеснялась своей беззубости, поясно откланялась и оставила горницу.
Осмотрев дверные запоры, княжна Лукерья осталась ими довольна – никаким способом снаружи массивного крючка не снять, положила на стол пистолеты, саблю, кинжал сунула под подушку, стала готовиться ко сну.
– Я выйду до ветру, – стесняясь, сказала Дуняша, – а то ночью и вовсе боязно будет.
– Иди, – со смехом отозвалась княжна, – да стерегись, чтобы ямщики тебя не похитили! Те ямщики, должно, старые, бородатые и дикие, аки лешие из чащобы! Бр-р, страхолюды!
– Ой, княжна Луша, не стращайте! Мне и так боязно, кабы не нужда в ночь…
– Иди, иди, подружка! В лесу не боялась одна сидеть, а на подворье страх тебя сковал по рукам и ногам.
– В лесу звери, да и только! Их можно отпугнуть горящей веткой из костра. А человека только оружием можно отбить, – вздохнула Дуняша, оставила горницу, сенцами вышла на крылечко и по толстым доскам настила пошла за угол, где стоял нужник. И едва прикрыла за собой дощатую дверь,
