Мишель Бенуа - Тайна третьего апостола
В любом другом месте эти едва уловимые признаки беспокойства остались бы незамеченными. Но караульный, свидетель всей этой суеты, столь несвойственной святому граду, развеселился: сегодня ему будет о чем порассказать товарищам.
Автомобиль S.C.V., проехав по виа делла Кончильяционе до самого конца, повернул налево, миновал замок Сан – Анжело и припарковался чуть подальше на Лунготевере позади фургона с мигалкой. Человек с черным чемоданчиком торопливо сбежал по лестнице, ведущей на берег Тибра, и по неровной мостовой прошел к арке моста Кавур, где толпилось с десяток итальянских жандармов, окруживших нечто темное, бесформенное и промокшее насквозь — труп явно только что вытащили из зарослей прибрежного тростника.
Врач осмотрел тело, потолковал с жандармами, закрыл чемоданчик, потом снова поднялся на Лунготевере, где вполголоса поговорил по мобильнику, стараясь при этом быть подальше от зевак, глазевших на эту сцену. Потом он несколько раз утвердительно кивнул, знаком отпустил шофера и быстрым шагом направился к замку Сан – Анжело. Перешел на другую сторону улицы, прошел еще немного и нырнул в подъезд недавно построенного дома, возле которого топтался, поджидая доктора, молодой человек, по одежде смахивающий на туриста.
Они обменялись парой слов, потом молодой человек вынул из кармана ключ и знаком пригласил врача следовать за ним.
Время близилось к полудню, когда верховного понтифика доставили в его рабочий кабинет и перед ним предстал кардинал Катцингер. Пока папа держал перед глазами, читая, листок бумаги, его правая рука с перстнем Второго Ватиканского собора, участником которого он был, заметно дрожала. Болезнь согнула пополам тело старца, но глаза из-под кустистых бровей смотрели ясно и пронзительно.
— Это правда, ваше преосвященство? Прошлой ночью умерли два прелата Ватикана. Всего за несколько часов?
— Прискорбное совпадение, Святейший Отец. У монсеньора Кальфо, которого уже несколько месяцев беспокоили тревожные симптомы, этой ночью случилась остановка сердца.
Алессандро Кальфо был найден у себя в комнате распростертым на двух брусьях, сложенных в
форме креста. Его посиневшее лицо искажала гримаса смертной муки, остекленевший взгляд устремлен на висящую.напротив византийскую икону с изображением Божьей Матери. К поперечной перекладине креста двумя шелковыми тесемками были привязаны раскинутые руки.
В ладони казненного были вколочены два гвоздя, уже вытащенные из продольного бруса этого зловещего ложа. Кровь не текла, жертву явно распяли уже после смерти.
Апартаменты находились чуть поодаль от площади Святого Петра, так что дело находилось в компетенции итальянской полиции. Но насильственная смерть прелата, гражданина Ватикана, поставила итальянские власти в весьма затруднительное положение. Комиссар полиции, неаполитанец, как и покойный, был в большом смущении. Почему несчастного распяли — это что, какой – то сатанинский ритуал? Не нравилось ему все это, К тому же, ежели считать по прямой, невидимая граница священного града пролегает всего в сотне метров от места убийства. Поэтому можно надеяться, что личный врач папы, который прибудет с минуты на минуту, выдаст медицинское разрешение на захоронение тела.
Прибывший эскулап даже не потрудился открыть свой чемоданчик. При помощи сопровождавшего его молодого человека со странным черным взглядом он перво – наперво заботливо застегнул воротник Кальфо, чтобы не были видны следы удушения. Затем подозвал полицейского, который из скромности держался в сторонке, и сообщил ему свой диагноз: остановка сердца, случившаяся от неподвижного образа жизни и переедания — видно, спагетти не пошли покойному впрок. Такие вещи неаполитанец понимает с полуслова. Облегченно вздохнув, комиссар незамедлительно передал труп на попечение ватиканских властей.
— Остановка сердца, — вздохнул папа, — значит, он не страдал? Господь милостив к своим слугам, requiescat in расе [Да покоится с миром (лат.)]. Но что со вторым, ваше преосвященство? Ведь этой ночью случились две смерти, не так ли?
— Воистину так, и во втором случае дело куда более деликатное. Речь идет о монсеньоре Лиланде, о котором я вам уже говорил.
— Лиланд! Настоятель бенедиктинского аббатства, который громко ратовал за разрешение брака священнослужителей? Прекрасно помню, это ему стоило promoveatur ut amoveatur, и с тех пор он здесь, в Риме, вел себя тихо.
— Не совсем, ваше высокопреосвященство. Он даже здесь встретился с одним монахом – бунтарем, который поделился с ним своими безумными теориями относительно Господа нашего Иисуса Христа. Похоже, это сильно повлияло на душевное состояние нашего прелата, его нашли сегодня утром в Тибре, в тростниках у моста Кавур. Должно быть, самоубийство.
Ни врач, ни жандармы не пожелали обратить внимание на след удушения, отчетливо видный на шее Лиланда. Очевидно, что в ход была пущена металлическая струна, передавившая голосовую щель. Профессиональная работа. Странно только, что лицо американца осталось безмятежным, он чуть ли не улыбался.
Старый понтифик не без труда поднял голову, посмотрел на кардинала:
— Будем молиться за этого несчастного монсеньора Лиланда, он, несомненно, много выстрадал в душе. Отныне сообщайте мне обо всей корреспонденции, что будет еще приходить на его имя. А что тот монах – бунтарь?
— Он вчера покинул Сан – Джироламо, где пробыл несколько дней, и мы не знаем, где он теперь. Но отыскать его след было бы несложно.
Папа махнул рукой:
— Ваше преосвященство, где, по – вашему, может скрываться монах, если не в монастыре? Ну так и не надо принимать никаких неотложных мер. Дадим ему время, чтобы снова обрести душевный мир, который он, надо полагать, утратил после всего того, о чем вы мне только что рассказали.
Вернувшись в свой кабинет, Катцингер отметил про себя, что от всего сердца разделяет чувства папы. Смерть Кальфо изрядно облегчала бремя забот, лежащих на его плечах. Антонио вступил в игру очень вовремя – послание тринадцатого апостола останется погребенным в секретном фонде Ватикана, лучшего места для него и не придумаешь — ничей любопытный взгляд туда не проникнет. Лиланд? Не более чем насекомое, одна из тех мелких мошек, от которых отмахиваешься мимоходом. Наконец, Нил, но этот опасен лишь в своем аббатстве. А уж раз он туда не вернулся, с ним можно не спешить. Оставался Бречинский. Его присутствие в стенах Ватикана было невыносимым, как гвоздь в подошве, — живое напоминание о темном эпизоде немецкой истории, разжигающее в нем чувство вины, от которого он, сколько себя помнил, всеми силами стремился избавиться. Его отец только выполнял свой долг, отважно храня верность высокой миссии — бороться с коммунизмом, угрожавшим мировому порядку. Разве он да и другие немцы повинны в том, что Гитлер извратил столь благородную цель ради того, чтобы ценой апокалипсических ужасов утвердить господство своей якобы высшей расы?
