Генрих Майер - Дочь оружейника
В эту минуту солдаты принесли бесчувственного Вальсона, и, положив его на постель, пошли за другими ранеными.
Фрокар остался один с Вальсоном, которого ненавидел. Он вспомнил тотчас о ста флоринах, отданных лейтенанту на хранение и которых еще не получал, хотя и заслужил их, похитив дочь оружейника. Монах начал гадать, куда мог спрятать Вальсон эти деньги. Надобно было расспросить об этом умирающего, чтобы сокровище не досталось кому-нибудь другому. Для этого надобно было привести раненого в чувство, хоть на несколько минут. Фрокар расстегнул ему латы, отер кровь с лица и потер уксусом виски и ноздри. Умирающий открыл глаза и черты его выразили сильное страдание. Он пошевелил губами, но звуки не выходили из его горла.
– Что с вами, лейтенант? – спросил монах сладким голосом. Разве можно падать в обморок от царапины?
Раненый собрал все свои силы и прохрипел:
– Воды… ради Бога… каплю… воды.
«А, ты хочешь пить, – подумал Фрокар. – Это предсмертная жажда».
И налив бокал воды, палач поднес ее Вальсону, но не дал дотронуться до бокала.
– Погоди, – говорил он, наклоняясь к самому уху умирающего. – Я тебе дам пить, только скажи прежде, куда ты спрятал мои сто флоринов?
– Не… скажу… – прошептал англичанин.
Фрокар поставил воду дальше; раненый застонал так жалобно, что сам демон сжалился бы над ним.
Фрокар взял опять бокал и поднес его почти к губам умирающего.
– Ну, говори же, мой милый, – дразнил он англичанина, то приближая бокал к его запекшимся губам, то отнимая его. Вальсон страдал в невыносимой пытке, но стиснул зубы и молчал.
Палач заметил, что раненый держит свою руку у левого бока, и догадавшись, что деньги должны быть при нем, поставил воду на стол, сорвал одежду несчастного и увидел на теле его кожаный кушак, порядочно набитый деньгами. Радостный крик вырвался из груди разбойника и он ухватился за кушак, но англичанин так сильно держал свою левую руку на месте, где была застежка, что палач никак не мог оторвать ее.
– Я заставлю тебя выпустить мои денежки, – проворчал он.
И взяв бокал с водой, он поднес его к левой руке умирающего. Англичанин ухватился за сосуд левой рукой, но в ту же минуту правая вцепилась в руку Фрокара и вжала ее с необыкновенной силой для раненого. Взбешенный монах толкнул бокал, уже поднесенный к губам Вальсона; вода пролилась, несчастный застонал отчаянно.
– Надобно кончить эту комедию, – проговорил Фрокар, – мне некогда возиться с этим болваном.
И он уперся коленом в грудь умирающего, чтобы задушить его, но дверь отворилась и солдаты ввели раненого Видаля, которого вытащили из-под лошади с сильными контузиями.
Увидев оруженосца Перолио, англичанин собрал последние силы и проговорил замирающим голосом, прерываемым предсмертным хрипеньем:
– Видаль… возьми кушак… это… тебе…
Видаль подошел к умирающему товарищу, взял из его рук кушак и видя, что Вальсон шевелит губами, наклонился к нему, чтобы расслышать последние слова, но силы того уже истощились, он бросил грозный взгляд на Фрокара и умер.
Палач побледнел от злости; сокровище попало в другие руки, но он решился добыть его во что бы то ни стало. Когда солдаты ушли, и он остался один с Видалем, то предложил свои услуги молодому человеку и хотел помочь ему снять оружие, но оруженосец, ненавидевший Фрокара, грубо оттолкнул его, сказав, что не нуждается в его пособии и сам перевяжет свои раны. Бандит вышел из комнаты, составляя новый план для овладения сокровищем.
«Видаль слаб и ранен, – думал он, – я с ним слажу… он не выйдет живой отсюда».
Фрокар вошел в соседнюю комнату, отделенную от спальни занавеской и не имевшую другого выхода. Только окно выходило на задний двор, но было довольно высоко от земли. Палач приготовил самострел и кинжал и стал за занавеской, дожидаясь, чтобы Видаль обернулся к нему спиной. Эта минута скоро настала.
Оруженосец снял латы и начал перевязывать рану на ноге; Фрокар уже приподнял занавеску, чтобы броситься на свою жертву, как вдруг в комнату вбежали воины графа Шафлера под предводительством Вальтера.
При виде отца Марии фальшивый пилигрим поспешил скрыться, но ему нельзя было даже выскочить в окно, потому что весь дом был окружен неприятельскими солдатами. Не найдя другого спасения, он спрятался в большой сундук, приподнимая по временам крышку, чтобы не задохнуться.
Счастье было для Видаля, что Вальтер узнал его, воины Шафлера не пощадили бы оруженосца Перолио, но оружейник сказал им:
– Оставьте его, друзья, он добрый, честный малый, я отвечаю за него. Только ты должен идти с нами, любезный, – продолжал он, обратясь к молодому человеку, – потому что другие не пощадят тебя.
Когда шум утих, Фрокар вылез из сундука и увидев, что нет ни Видаля, ни кушака, вскричал в бешенстве:
– Меня обокрали! Я разорен! И в этом виноват проклятый англичанин!
И палач бросился к бездыханному трупу лейтенанта Перолио и начал его бить.
Видаль рассказал Вальтеру, что Перолио поехал к бурграфу в Амерсфорт и не мог участвовать в сражении. На вопросы отца и жениха о Марии, он сказал, что молодая девушка, задержанная в дороге болезнью, недавно привезена в Утрехт к Берлоти, и что Перолио еще не видел ее, но хотел отправиться туда, возвращаясь от бурграфа.
– Если вы хотите ее спасти, то поторопитесь, – прибавил Видаль, – а не то будет поздно: сегодня он будет в Утрехте.
Отец и жених были охвачены ужасом. Не было никакой возможности проникнуть в Утрехт, потому что известие о разгроме Черной Шайки дошло уже туда, и город, верно, стали охранять больше обыкновенного.
Если бы Шафлер знал два часа тому назад, что его невеста в Утрехте, он попросил бы ван Нивельда, отправлявшегося туда, вывести Марию из дома старика и взять под свое покровительство; тогда он бы мог быть спокоен, но ван Нивельд был уже далеко.
Оставалось, может быть, одно средство помешать Перолио приехать в Утрехт, – это взять город, пользуясь расстройством и страхом неприятеля. Но согласятся ли союзники Шафлера принять на себя такую ответственность без позволения епископа? По всей вероятности, нет. Сам он не мог, со своим утомленным войском, взять такой город. Однако он решился попытаться уговорить своих товарищей и отправился на военный совет, созванный голландским губернатором.
Вальтер пошел за графом, печальный и молчаливый.
Покуда в Эмне думали только об освобождении Марии, в Утрехте было уже все готово для ее спасения.
VIII. Побег
В тот самый час, когда оружейник ждал решения военного совета, Франк был уже возле дома Соломона Берлоти и ждал знака Жуаниты, чтобы помочь ей спасти Марию. Хорошенькая плясунья, чтобы заслужить расположение того, кого любила, играла роль падшей женщины. Если бы Франк знал, как тяжело было притворяться бедной девушке, он отказался бы от такой жертвы.
