Пол Андерсон - Королева викингов
Одна другую сменяли строфы, исполненные глубокой необычности, словно сверкавшие во тьме.
Знает она, чтоХеймдалля слухспрятан под древом,до неба встающим;видит, что мутныйтечет водопадс залога Владыки, —довольно ли вам этого?[21]
Да, услышал Хокон, Один пожертвовал своим глазом ради того, чтобы напиться из родника мудрости. И Могучий Рог ожидал того дня, когда ему суждено призвать богов на их последнюю битву — тех богов, кои ведали, что им предначертано, но оставались неустрашимыми. Насколько же сильны они были здесь, на своей родной земле?
Их почитал Харальд Прекрасноволосый, величайший из конунгов Норвегии, отец Хокона. А теперь могучий король сам обрел бессмертную славу.
VIII
Северный ветер блуждал в кривых закоулках Йорка, тыкался в стены, шипел под стрехами крыш и уносил прочь большую часть городского зловония. Соломенные и дерновые крыши заслоняли утреннее солнце, но света, изливавшегося с бледно-голубого неба, было достаточно. Над головами пролетали дикие гуси; их гоготанье негромко прорывалось сквозь цокот копыт, звук шагов, скрип, лязг, разговоры, все бесчисленное разнообразие земных звуков.
Кавалькада всадников, отъехавшая от королевского дома, пробиралась по улочкам, покрытым грязью, смешанной с навозом. Впереди ехал десяток отборных дружинников во главе с Аринбьёрном. Шлемы сверкали, легкий ветерок колыхал разноцветные плащи, позвякивали кольчуги, в которых каждое колечко было начищено до яркого блеска. За ними ехали король Эйрик и королева Гуннхильд. Король был одет в вышитую золотом черную тунику, отороченную куницей, синие штаны навыпуск, на ногах у него были лайковые башмаки, а голову покрывала шляпа с широкими полями и шелковой лентой на тулье. Шею и запястья украшали золотые ожерелья и браслеты. Гуннхильд надела поверх тонких шоссов несколько юбок из мягкой белой шерсти. На накидках, скрепленных на плечах фибулами в виде черепах, были вытканы сложные узоры в виде множества листьев, виноградных гроздьев и различных зверей. На шее висели тяжелые бусы из крупного янтаря. Волосы королевы были покрыты ярко-красным шелком. За королевской четой следовали их дети; маленького Сигурда вез на луке седла воин. Каштановые косы Рагнхильд ниспадали на плечи из-под серебряного обруча, усеянного множеством гранатов. Еще дюжина дружинников прикрывала тыл. Сегодня оружие наверняка не могло понадобиться, но их господину никак не подобало ездить без свиты.
Город, по которому проезжала Гуннхильд, был отнюдь не мал. Невзирая на все войны и беды, кои ему пришлось претерпеть, он сильно разросся под властью датчан. Даже теперь, на закате года, возле причалов, протянувшихся вдоль реки Уз (на ее западном берегу во множестве столпились вновь построенные дома), теснились суда, пришедшие из Хамбера и с Северного моря, с товарами, которым предстояло заполнить городские склады. Наготове лежали грузы, которые корабельщики должны были увезти с собой. Вдоль теснивших друг друга домов — многие были в два и три этажа, часто попадались нависавшие над улицами галереи, нередки были дома, полностью построенные из дерева, с украшенными богатой резьбой столбами, — сквозь толпу, состоявшую из работников, торговцев, моряков, рыбаков, фермеров, пастухов, женщин, детей, лоточников, священников, рабов, нищих, распутных девок, странствующих певцов, конечно же, воров и неведомо еще кого, пробирались тяжело нагруженные телеги. Двери мастерских стояли открытыми настежь, и оттуда резко смердело зельями дубильщиков и красильщиков или же раздавался звон кузнечных молотов, сопровождаемый порой вырывавшимися на улицу клубами едкого дыма; лишь в тех заведениях, где творились чудеса из драгоценных камней и металлов, было тихо. Гостиницы были переполнены. Свиньям, бродившим по улицам в поисках съедобных отбросов, никогда не приходилось голодать.
Это было сердце Йоркской Нортумбрии, на просторных плодородных землях которой обитали рослые люди — опора королевского дома — датчане, норвежцы и англичане, начавшие уже сливаться в единый народ.
И Эйрик сделал себя их королем. Да, Эдред, обитавший где-то в Англии, называл его графом, но Эдред ни за что не решился бы явиться сюда. Городские старейшины принесли присягу Эйрику. Ни один правитель не мог расценить все свершившееся как захват. Однако единственным правителем Южной Нортумбрии являлся теперь король, прибывший из Норвегии.
Последняя из улиц, по которой ехала Гуннхильд, выходила на рыночную площадь. Торговцы и покупатели прижались к прилавкам, пропуская лошадей. Все разговоры и споры сразу стихли. Люди смотрели на пришельцев с заметным недоверием. Однако никаких признаков ненависти Гуннхильд не заметила и решилась слегка приподнять руку, сделав намек на приветственный жест. Аринбьёрн говорил, что такое отношение простонародья понятно: за последнее время прошло столько войн, несших с собою по всей земле грабеж, пожары и смерть. Они молили своего Бога, чтобы их новый правитель смог обеспечить им мир хотя бы на некоторое время и не оказался слишком уж властным. Если бы они почувствовали, что их надежды сбываются, сказал Аринбьёрн, то Эйрика начали бы встречать приветственными криками.
На дальней стороне рынка было выгорожено невысокой каменной стеной обширное пространство. Там, позади собора, находилось большинство сохранившихся с древних времен римских построек. Хотя время изрядно попортило камень и кирпич этих строений, церковь и отцы города все еще продолжали их использовать. Гуннхильд мельком подумала, насколько эти и другие останки былых эпох должны были презирать земляные валы и частоколы, которые сегодня защищали дома, выстроенные из дерева и глины. Увидит ли хоть когда-нибудь мир такую же мощь?
Но древние строители и сами превратились в пыль. Она слышала, что их Ромаборг был разрушен чуть ли не до основания. Их Миклагар, укрывшийся на восточном краю Средиземного миря, все еще славился богатством и силой, но населявший его народ говорил теперь на совсем другом языке. Здесь же и сегодня имелись жизнь и сила, достаточные для того, чтобы породить новое величие.
Затем мысли королевы переключились на возвышавшийся перед нею собор. Отряд подъехал уже совсем близко — копыта звонко цокали по каменным плитам. Каменной — сложенной из блоков мягкого желтого Йоркского известняка — была и церковь. По сторонам неподалеку от нее стояли три крупных здания, но по сравнению с церковью они казались чуть ли не маленькими. Нигде в Норвегии, Дании или Свитьёде не было ни одного столь же высоко и искусно выстроенного здания, как это. Колонны по сторонам от входа были так велики, что можно было подумать, будто их изваяли руки великанов, но при этом были гладкими, как струганая доска. Между ними, чуть в глубине, находились распахнутые во всю ширь огромные арочные двери. Гуннхильд сразу заметила, что их каменные косяки были покрыты резьбой в виде гирлянд из листьев. Ну, а башня, казалось, стремилась дотянуться до небес.
