Эрнест Медзаботт - Иезуит
— Ничего?! — вскричал Лоренцо Ганганелли, лицо которого вспыхнуло от негодования. — На мои приказания и на предписания, сделанные для блага христианства, вы отвечаете таким образом?
— Наш орден подает всему свету пример уважения и преданности к святому трону, — медленно проговорил отец Риччи. — Пусть папа подаст знак, и все иезуиты, начиная с генерала и до последнего послушника, радостно пойдут на пытку за честь папства.
— И чтобы почтить его, — сказал гневно Климент, — вы начинаете с того, что ослушиваетесь его приказаний?
— Мы их с точностью исполнили, святой отец, — спокойно подтвердил иезуит.
— Берегитесь, отец Риччи! Я не расположен выслушивать увертки вашей казуистики!
— Здесь нет уверток, ваше святейшество, — сказал генерал, лоб которого слегка покраснел при этом оскорбительном упреке.
— Папа приказал нам отложить наши честолюбивые стремления, прогнать из среды нашей продажных, беспокойных братьев, обратить к Богу деятельность, которую мы употребляли для исполнения наших политических целей…
— Ну…
— Но, ваше святейшество, в нашем ордене не существует честолюбивых стремлений, между нами нет иезуитов, запятнанных теми тяжелыми грехами, которые папа совершенно справедливо желает подавить, а поэтому нам не пришлось наказывать, так как виновных не существует.
Одну минуту Климент был поражен бесстыдной дерзостью этого человека. Отрицать честолюбивые стремления ордена, который ради своих политических целей не отступил даже и перед убийством такого короля, как Генрих IV, и который даже в настоящее время основывал в Америке Парагвайскую империю в ущерб коронам португальской и испанской, было такой дерзостью, какую только мог позволить себе отец Риччи. Тем не менее, Климент ответил со своим обычным хладнокровием:
— Отлично, я хвалю усердие генерала ордена и не сомневаюсь, что оно было велико, хотя и не дало никаких результатов. Но, тем не менее, я получил совершенно иные сообщения и, основываясь на них, принял относительно ордена решение, которое вы сейчас же потрудитесь написать…
— Но, ваше святейшество…
— Я сужу как властитель и безапелляционно, — гордо сказал папа. — Теперь прошло время споров.
Генерал сел, и папа продиктовал ему:
«Уничтожаются иезуитские монастыри повсюду, где католическое правительство страны того потребует, справедливо мотивируя свое требование общественными интересами.
В других странах число иезуитских домов и послушников должно быть наполовину уменьшено.
Иезуитам запрещается принимать послушников моложе 20 лет в том случае, если на то дано позволение родителей, и не моложе 25 лет, если его нет.
Иезуиты подчиняются во всех епархиях авторитету епископа, и прекращают всякие изъятия из этих правил и привилегий в этом смысле.
Дана полная индульгенция тем правительствам, которые до сего дня завладели богатствами иезуитов в том случае, если эти богатства будут употреблены на благотворительные дела и на пользу церкви».
Риччи написал этот грозный декрет, уничтожавший в одну минуту труды двух столетий, не выказав ни малейшего волнения на своем неподвижном, как мрамор, лице.
Но когда папа приказал ему подписать этот акт, генерал поднялся со своего места.
— Ваше святейшество, дозвольте мне не подписывать, — сказал генерал бледный, с судорожно сжатыми зубами.
— Вы подпишете, отец Риччи! Генерал ордена обязан мне, согласно его клятве, абсолютным повиновением, а вы знаете наказание, которому подвергаются клятвопреступники.
— Я уже больше не генерал ордена, да будет угодно вашему сиятельству принять мою отставку и позаботиться с этой минуты о назначении моего преемника.
— Берегитесь, отец Риччи, — сказал тоном угрозы Климент XIV, — берегитесь, так как эта реформа, честно вами принятая, есть единственная надежда на спасение ордена.
— Мои братья не примут спасения, предложенного им за такую дорогую цену. Общество Иисуса учреждено Игнатием Лойолой на настоящих, не измененных основах. Иезуиты не могут изменить их, не изменив и своему долгу. Sint ut sunt, aut non sint, остаются такими, какие они есть, или перестают существовать.
— В таком случае, они перестанут существовать! — воскликнул Климент XIV, в высшей степени возмущенный.
И он подбежал к своему столу, где была приготовлена булла о распущении общества иезуитов. Это был замечательный документ по своей разумности, логике, по истинно христианскому чувству, акт против иезуитов, обращенный ко всему католическому миру.
Климент сел и подписал на оставшейся белой части пергамента: «Дана в Риме за печатью кольца святого Петра. Климент папа XIV».
— Отец Риччи, — сказал он потом дрожащим голосом, — я принял одну из ваших альтернатив: с этой минуты орден иезуитов уничтожен.
Отец Риччи поклонился, словно это заявление, превращавшее в простого монаха человека, более могущественного, нежели все короли земные, нисколько его не взволновало.
— Ваше святейшество так решили, — сказал он покорным тоном, — нам остается только опустить голову и повиноваться; но позвольте вас спросить, какой монастырь назначаете вы мне, как убежище для моей старости?
Климент позвонил.
— Позовите капитана швейцарского караула, — приказал он вошедшему лакею.
Когда вошел капитан, солдат воинственного вида, папа сказал ему, указывая на монаха:
— Капитан, вы потрудитесь отвезти достопочтенного отца в крепость замка Святого Ангела; возьмите с собой столько людей, сколько вам понадобится для исполнения приказания.
Капитан поклонился.
— Отдайте это письмо коменданту замка, — прибавил Климент, написав несколько строчек на листе бумаги, — и скажите ему, что я возлагаю на него ответственность за исполнение этих приказаний.
— Повинуюсь вашему святейшеству, — сказал капитан, приближаясь к монаху.
Но генерал иезуитов отступил и высокомерным взглядом удержал швейцарца на почтительном расстоянии, поклонился папе, скрестив руки на груди, и вышел в сопровождении капитана, словно посланник в сопровождении своей стражи.
Едва только вышел Риччи, как виконт Сааведра, португальский посол, не упустивший ни одного слова из этого разговора, слышанного им с того места, где он был спрятан, вышел оттуда и бросился к ногам папы.
— Ваше святейшество, вы превзошли все мои надежды! Никогда авторитет и величие государя и папы не выражались так благородно! Весь свет, святой отец, одобрит ваше великодушное решение.
Климент был задумчив.
— Видите вы эту буллу, виконт? — спросил он грустным голосом.
