Уильям Дитрих - Зеркало тьмы
Никакого ощущения прогресса не было. Время от времени Фултон, всматривающийся в свой компас, приказывал слегка изменить курс, один раз мы царапнули правой стороной риф и повернули подальше от него. Наконец, изобретатель приказал нам отдохнуть и начал выкачивать воду из балластовых баков. Из окон башни показалось едва различимое мерцание. Фултон подождал минуту, пока вода стечет вниз, внимательно огляделся сквозь темные окошки и спустился к нам, улыбаясь от уха до уха, как ребенок.
– Господа, мы посреди бухты Триполи, и никто не трубит тревогу. – Он кивнул Пьеру. – Хорошая работа, рулевой. – Затем хлопнул в ладоши и довольно потер руки. – Ну, а теперь, что мы хотим взорвать в первую очередь?
– Дворец, а потом весь порт, – предложил я. – Смит может нести одну из ваших торпед, подводную атаку можно запланировать на самое начало рассвета. Взорвем хотя бы один корсарский корабль, чтобы создать неразбериху, последнюю торпеду оставим про запас. Кювье будет крутить винт, а вы, Роберт, – прокладывать курс.
– Но эти пройдохи объявили войну Америке, а мы с вами американцы, разве нет? Боюсь, Итан, что, несмотря на всю безнадежность этого нападения, я должен присоединиться к вам. Смит может крутить винт, а Кювье – направлять субмарину. Но именно я понесу мину на берег, потому что это я ее построил и знаю, как ее взорвать.
– Вы готовы передать управление «Наутилусом» другому?
Фултон улыбнулся.
– Если я позволю французскому капитану поиграться с моей малышкой, может быть, они все-таки ее купят! Кювье, вы же замолвите за меня словечко Наполеону?
– А с чего это англичанину крутить педали за француза? – прервал Смит.
– Вы сильнее и выносливее нашего биолога. К тому же, Уильям, вы знаете лучше моего, что заставить француза делать то, что он не хочет, практически невозможно, в то время как англичанин всегда вызовется добровольцем, особенно если дело ответственное и трудное. Мы все должны признавать свои национальные особенности.
– А в чем национальная особенность американцев?
– Вляпываться в ненужные проблемы из-за своего идеализма, гордости и необходимости спасать беспомощных женщин. Так ведь, Гейдж?
– Астизу совсем нельзя назвать беспомощной.
– В любом случае вы двое, ученые лбы, лучше других сообразите, как атаковать вражеские корабли в этой бухте. Пьер уже работал с Итаном, а я такой же янки, как и Гейдж. Нашей стране объявили войну, и мы дадим им войну – или погибнем.
Боже мой, в этот момент я обожал его, каким бы эксцентричным и странным он ни был. Мне всегда больше нравились рассудительные люди, способные обуздать свой страх, нежели смелые и глупые энтузиасты.
– Я подберу вас, когда женщина и мальчик будут с вами, и вы сами замолвите за себя словечко Наполеону, – пообещал Кювье. – Мы своих не бросаем.
– Смогут ли Англия и Франция сотрудничать? – спросил я Смита.
– Да, это станет новым началом со времен Амьенского мира, – ответил англичанин. – Могу поспорить, что Бонапарт больше никогда не пойдет войной на мою страну.
– Может быть, Англия и Франция даже станут союзниками, – добавил Кювье.
– Попридержите свое воображение. Но вот вдвоем управлять этой посудиной, думаю, мы сможем.
– За мир! – воскликнул Пьер. – Если не считать этой маленькой войны.
– К рассвету мы должны закончить свою миссию, – напомнил всем я, – в противном случае они обратят зеркало против нас. Когда море просветлеет, всплывите на поверхность, но лишь немного, и слушайте. Когда на берегу начнется хаос, попытайтесь ударить по бухте, и если мы точно рассчитаем время, у нас может быть маленький шанс.
– В битве ничто не идет идеально по плану, и вы знаете это.
Мы все на мгновение замолчали.
– Но то же самое относится и к неприятелю, – сказал я наконец. – Играя в азартные игры, не нужно стремиться к совершенству. Нужно достаточно хорошо знать свои карты, чтобы выиграть. А теперь наденем наши арабские одежды.
Глава 36
Мы подплыли к крайней лодке из ряда пришвартованных фелук, и Фултон, Пьер и я вскарабкались на рыбацкое суденышко и принялись перепрыгивать с лодки на лодку, пока наши ноги не коснулись каменной платформы порта. «Наутилус» скрылся под водой.
Дворец Юсуфа, уродливый, словно плаха, ощерился крепостными рвами и защитными сооружениями, из которых повсеместно торчали пушечные рыла. К северу от дворца, на укрепленной платформе, лицом к порту стоял огромный диск, скрытый под навесом черного цвета, словно дыра в небе. «Зеркало, – догадался я, – и не менее тысячи пиратов и янычар между нами».
Пьер посмотрел на нависающие над нами стены.
– Ты собираешься вскарабкаться по этим стенам? Ты, должно быть, паук, а не осел.
– Предлагаю пробраться в темницу алкогольным путем и оттуда уже подняться в наш старый добрый дворец по лестнице. Роберт, вы помните таверны?
– Те самые, которыми от имени мусульман, имеющих запрет на самостоятельную продажу алкоголя, заправляют рабы-христиане и пленники? Конечно, помню.
– Я думал, последователям Мухаммеда пить тоже запрещено, – сказал Пьер.
– А у кардиналов не должно быть любовниц, – ответил Фултон, – но при этом добрая их половина может преподать Казанове пару уроков. Все люди набожны, но все, как один, находят способ обойти свои принципы. А в Канаде, что, уже упразднили человеческую сущность?
– У нас, людей лесов и гор, опыт, конечно, ограниченный, но не настолько. Так что, нам надо стать набожными пьяницами?
– Иначе нас и на порог не пустят, – ответил я.
Пьер посмотрел наверх.
– Все же лучше, чем карабкаться по крепостным стенам.
Как и любой иной город в любой иной культуре, Триполи дает людям как то, что они должны делать, так и то, что они хотят. Ислам не одобряет ростовщичество, и поэтому евреи, изгнанные из Испании, превратились здесь в банкиров. Алкоголь запрещен, а потому рабы-христиане зарабатывают на жизнь, предлагая его из-под полы. Порочная практика распространилась даже в тюрьмах, где предприниматели предлагают благочестивым пленникам все, что их душе угодно, – от проституток до контрабанды и литературы, стимулирующей воображение сильнее Корана. Мусульманский город, может, и выглядит более упорядоченным, чем христианский, но грех процветал среди работорговцев янычар не менее буйным цветом, чем в Пале-Рояле.
Мы пробрались во внутренний двор, примыкающий к тюрьме Юсуфа, и скользнули в одно из питейных заведений по его периметру. Я по-арабски сделал заказ, ища возможность пробраться сквозь врата темницы.
Двое стражников в углу пьянели на глазах, и как только я убедился в том, что они уже мало что соображают, я отправился к ним наполнить их стаканы и предложить им купить партию опиума. Наркотики в тюрьмах – вещь такая же обыденная, как туберкулез, и все подпольное производство заключенных существовало лишь для того, чтобы оплачивать наркотики, превращающие их безнадежное существование в более терпимое выживание. Нечистый на руку тюремщик может заработать гораздо больше, продавая ворам всякую всячину, чем сам вор может заработать своим ремеслом, и работа стражника в ужасных рабских тюрьмах Северной Африки была кормушкой не хуже должности казначея. Эти стражники не доверяли мне, конечно же, но они унюхали деньги, и их жадность заставила их поманить меня за закрытую дверь на переговоры. Заходя внутрь, я незаметно засунул гвоздь в замочную скважину, чтобы не позволить им закрыть дверь на замок, и когда стражники склонились над моим «товаром» (коим являлись мука и зеленый чай, которые я прихватил с шхуны Стеретта), мои спутники проникли внутрь и оглушили пьяных глупцов носками, наполненными песком с улицы.
