Генри Хаггард - Лейденская красавица
В одно из таких ужасных помещений втолкнули Мартина, а раненого Фоя грубо бросили на кучу грязной соломы, лежавшей в углу. Затем, заперев дверь засовами и замком, солдаты ушли.
Как только глаза Мартина привыкли к полумраку, он стал осматриваться. Удобств тюрьма предоставляла весьма мало, и построенная на некоторой высоте, она тем не менее поражала воображение еще больше всякого подземелья, предназначенного для подобной же цели. По счастливой случайности, однако, в одном углу этой клетки оказался большой кувшин с водой.
«Авось не отравленная», - подумал Мартин, и, взяв кувшин, стал жадно пить, так как от огня и жаркой битвы в нем, казалось, все пересохло внутри.
Утолив наконец жажду, он подошел к лежавшему в беспамятстве Фою и понемножку начал вливать ему в рот воду, которую тот глотал механически. Мартин осмотрел, насколько мог, его раны и увидал, что причиной его беспамятства служит рана на правой стороне головы, которая, наверное, оказалась бы смертельной, не будь на Фое шапки со стальной подкладкой, но в настоящем случае была неопасна, и нанесенный удар причинил только сильный ушиб и сотрясение.
Вторая глубокая рана была на левом бедре, однако хотя из нее сильно шла кровь, артерия не была задета. На руках и ногах были еще раны, и под кольчугой на теле оказалось много синяков от мечей и кинжалов, но ни одно повреждение не было серьезным.
Мартин обмыл раны как можно осторожнее, но дальше оказалось затруднение, так как на нем и на Фое было фланелевое белье, а фланель не годится для перевязки ран.
- Вам нужно полотно? - послышался женский голос из соседней клетки. - Подождите, я дам вам свою рубашку.
- Как я могу взять часть вашей одежды, мефроу, чтобы перевязать нашего раненого? - отвечал Мартин.
- Возьмите и не беспокойтесь, - отвечала незнакомка тихим, приятным голосом. - Мне она уже не нужна: меня сегодня казнят.
- Казнят сегодня? - проговорил Мартин.
- Да, - отвечал голос, - во дворе или в подземелье, на площади они не смеют, боясь народа. Мне отрубят голову. Не счастливица ли я? Только отрубят голову!
- Боже, где же ты? - вырвалось у Мартина.
- Не печальтесь обо мне, - продолжал голос. - Я очень рада. Нас было трое - отец, сестра и я, и вы понимаете, мне хочется встретиться с ними. И лучше умереть, чем снова перенести все, что я перенесла. Вот вам полотно. Рубашка, кажется, в крови у горла, но все же пригодится вам, если вы разорвете ее на полосы.
В промежуток между дубовыми брусьями просунулась нежная дрожащая ручка, державшая сорочку.
При слабом свете Мартин увидал, что кисть ее была порезана и вспухла. Он заметил это и поклялся отомстить испанцам и монахам за эту нежную благодетельную ручку, что, по счастливому стечению обстоятельств, мог впоследствии выполнить блестяще. Взяв сорочку, Мартин на минуту остановился, раздумывая, следует ли предпринимать что-нибудь и не лучше ли дать Фою умереть.
- О чем вы раздумываете? - спросил голос из-за решетки.
- Я думаю, что, может быть, для моего господина было бы лучше умереть, и я дурак, что останавливаю кровь.
- Нет, нет, - возразил голос, - вы должны сделать все, что от вас зависит, а остальное предоставить Богу. Богу угодно, чтобы я умерла, и в том нет большой беды, ведь я только слабая девушка; а может быть, Богу будет угодно, чтобы этот молодой человек остался в живых и служил своему отечеству и вере. Перевяжите его раны, добрый человек!
- Может быть, вы правы, - отвечал Мартин. - Кто знает? Для каждого замка найдется подходящий ключ, если только суметь найти его.
Он наклонился над Фоем и начал перевязывать его раны полотняными бинтами, смоченными в воде, а потом снова одел его, даже надел кольчугу.
- А вы сами не ранены? - спросил голос.
- Слегка, сущие пустяки: несколько царапин и ушибов. Кожаная куртка сослужила службу.
- Расскажите мне, с кем вы сражались? - спросила девушка.
Пока Фой все еще лежал в беспамятстве, Мартин, чтобы скоротать время, рассказал о нападении на литейную башню, о борьбе с испанцами и о последней обороне на дворе.
- Какая ужасная оборона - двое против стольких солдат, - сказал голос, и в нем послышалось восхищение.
- Да, - согласился Мартин, - горячая была битва, самая горячая, какую я запомню. Что до меня, то я не горюю: они хорошо заплатили за мое грешное тело. Я еще не сказал вам, что народ напал на них, когда они вели нас сюда, и в клочки растерзал их раненых. Да, хорошую цену они заплатили за фрисского мужика и лейденского бюргера.
- Прости, Господи, их души! - проговорила незнакомка.
- Это как Ему будет угодно, - сказал Мартин, - и меня не касается: я имел дело только с их телами и…
В эту минуту Фой застонал, сел и попросил пить. Мартин подал ему кувшин.
- Где я? - спросил Фой. Мартин объяснил ему.
- Кажется, плохи наши дела, старина, - сказал Фой слабым голосом, - но раз мы пережили это, то, я думаю, мы переживем и остальное. - В голосе его прозвучала свойственная ему жизнерадостность.
- Да, мейнгерр, - раздался голосок из-за решетчатой перегородки, - и я тоже думаю, что вы переживете все остальное, и я молюсь, чтобы это было так.
- Кто это? - спросил Фой вяло.
- Тоже узница, - отвечал Мартин.
- Узница, которая скоро освободится, - снова раздался голос в темноте, так как тем временем совершенно стемнело.
Фой снова заснул или впал в беспамятство, и на долгое время воцарилась полная тишина, пока не раздался стук засовов у входной двери, и среди мрака показалось мерцание фонаря. В узком проходе послышались шаги нескольких людей, и один из них, отворив дверь клетки, наполнил кружку водой из кожаного меха и бросил, как собакам, несколько кусков черного хлеба и трески. Посмотрев на заключенных, сторож что-то пробормотал и пошел прочь, не подозревая, как он был близок к смерти, так как Мартин был взбешен. Однако он не тронул сторожа. Затем отворилась дверь соседней клетки и мужской голос сказал:
- Выходите!.. Пора!..
- Да, пора, и я готова, - отвечал тонкий голосок. - Прощайте, друзья. Господь с вами!
- Прощайте, мефроу, - отозвался Мартин, - желаю вам скоро быть у Бога. - Затем, как бы спохватившись, он прибавил: - Как ваше имя? Мне бы хотелось знать его.
- Мария, - отвечала она, и, запев гимн, пошла на смерть.
Ни Мартин, ни Фой никогда не видали ее лица, не узнали, кто была эта бедная девушка, одна из бесчисленного количества жертв ужаснейшей тирании, когда-либо виданной миром, одна из шестидесяти тысяч убитых Альбой. Несколько лет спустя, когда Фой жил свободным человеком на свободной земле, он построил церковь - Мария-кирка.
Длинная ночь протекла в тишине, прерываемой только стонами и молитвами узников в клетках или гимнами, которые пели выводимые на двор. Наконец по свету, пробившемуся через решетчатые окна, заключенные узнали, что наступило утро. При первых лучах его Мартин проснулся и почувствовал себя бодрым: и здесь его здоровая натура позволила ему заснуть. Фой также проснулся, и хотя все тело у него ныло, однако он подкрепился, так как был голоден. Мартин нашел куски хлеба и трески, и они проглотили их, запивая водой, после чего Мартин перевязал раны Фоя, наложив на них пластырь из хлебного мякиша, и, как мог, полечил и свои ушибы.
