Валерио Манфреди - Последний легион
Больше он ничего не сказал, потому что сердце его разрывалось на части при одной только мысли о том, что он может никогда больше не увидеть женщину, которую полюбил с такой силой… Ромула посадили в седло, укутали как можно лучше, а все остальные пошли пешком, осторожно шагая по опасной тропе, по диким и безлюдным местам, под снегопадом, начавшимся так некстати…
Лишь много часов спустя Ливия открыла глаза — и обнаружила, что находится в маленькой хижине, едва освещенной масляной лампой и огнем, мерцающим в очаге. На нее внимательно смотрели двое — мужчина и женщина неопределенного возраста.
Женщина зачерпнула из котелка, висевшего над очагом, половник горячего супа, налила его в миску — и вместе с куском черствого хлеба протянула Ливии. Хлеб был твердым, как камень. А суп сварен из одной только репы. Но Ливия преисполнилась благодарности, увидев пар, поднимавшийся над миской. Она обмакнула хлеб в миску и принялась жадно есть.
— Кто ты такая? — немного погодя спросил мужчина — Что ты тут делала в такую погоду? Никто и никогда не приходил к нам этим путем
— Я путешествовала вместе с семьей, и нас застала буря, — ответила девушка. — Но они будут меня ждать на поляне у перевала. Ты можешь проводить меня туда, когда я немного отдохну? Я тебе заплачу.
— Перевал? — повторил мужчина. — Перевала нет, его засыпало оползнем, да и снег идет, ты разве не видишь?
— А ты уверен, что нет другого пути наверх? Я должна их догнать! Они же просто с ума сойдут, будут думать, что я погибла! Прошу тебя, помоги мне!
— Да мы бы с радостью, — сказала женщина. — Мы ведь христиане, мы должны помогать ближнему, но ты просишь невозможного. Два наших сына ушли, чтобы увести наш скот вниз, в долину, на зиму, — и, должно быть, теперь не могут вернуться из-за разлива реки. Мы тревожимся за них, но сделать ничего не можем. Только ждать.
— Ну, тогда я пойду одна, — решила Ливия. — Я их все равно найду.
— Почему бы тебе не подождать, пока кончится снегопад? — сказал мужчина. — Можешь остаться у нас еще на день, если хочешь. Мы люди бедные, но всегда рады гостям.
— Спасибо вам большое, — ответила Ливия. — Но я должна найти людей, которых люблю. Надеюсь, Господь вознаградит вас за то, что приютили меня и накормили. Вы, пожалуй, спасли мне жизнь. А теперь — прощайтесь, и помолитесь за меня.
Она накинула на голову капюшон и вышла из хижины.
По крутому склону она медленно и осторожно спустилась в долину, зачастую покидая седло и сама разведывая путь, — девушка очень боялась, как бы ее лошадь не повредила ноги. Когда они, наконец, добрались до долины, Ливия снова села верхом и поехала вдоль виа Амелия по достаточно высоким местам, объезжая залитые разгулявшейся рекой низины. Понемногу продвигаясь вперед, девушка пыталась вообразить, что думают по поводу ее отсутствия товарищи; и что подумал Аврелий, когда она не вернулась вовремя? Поняли ли они, что ей пришлось столкнуться с непреодолимыми препятствиями, или они решили, что она их попросту бросила? И как они предполагают продолжать путь без денег и почти без пищи?
В следующие три дня она ехала почти без передышки, лишь ненадолго останавливаясь, чтобы подремать в стогу сена или в одной из тех хижин, что крестьяне строили на лето, чтобы сторожить урожай. Ливия думала, что единственная для нее возможность воссоединиться с друзьями — добраться до назначенного места встречи раньше них. Она нашла эту точку на карте Амброзина; это был некий то ли мост, то ли паромная переправа через реку Треббию, — точка была помечена, как будто именно здесь отряд намеревался пересечь реку. Ливия снова и снова рассчитывала время, и, в конце концов, убедила себя, что должна найти их там, на реке; она ведь доберется туда уже к вечеру этого дня, после заката. Ливия так боялась опоздать, что, наконец, пустила лошадь в галоп, — но тут же услышала, как тяжело и поверхностно дышит животное, и перестала его подгонять.
Девушка продолжала медленно ехать во тьме долгой зимней ночи, через поля, затянутые туманом, через оголенные перелески, прислушиваясь к заунывному вою бродячих собак. Она не могла остановиться, хотя и боялась, что может просто свалиться с лошади от усталости. Но вот она увидела огонек — одинокий огонек, словно заблудившийся между землей и небом, — и устремилась к нему, как мошка к свече. Когда Ливия приблизилась к свету, яростно залаяла какая-то собака, но девушка не обратила на это внимания. Она устала, она умирала от голода. Холод и сырость довели ее до полного онемения, каждое движение вызывало во всем теле острую боль. Свет, который она видела, оказался фонарем, висевшим над входом в жалкий домишко, и этот фонарь освещал вывеску постоялого двора: «AdpontemTrebiae».
Никакого моста, судя по всему, поблизости не было, но Ливия подумала, что, может быть, через Треббию ходит паром, переправляющий людей с одного берега на другой. Впрочем, рев реки давал понять, что продвинуться на север будет не так-то просто. Ливия вошла внутрь — и едва не задохнулась во влажном, душном воздухе. Очаг, в котором тлели сырые тополиные ветки, давал куда больше дыма, чем тепла. Несколько путешественников сидели у стола, сколоченного из покоробившихся досок. Они ели из одной миски — просяной суп с черными бобами и репой. Хозяин постоялого двора сидел рядом с очагом, обдирая шкурки с лягушек.
Худенькая девочка в поношенном платье подавала ему лягушек, лежавших в корзине рядом с ней, — предварительно отсекая каждой голову и вынимая внутренности. Потом лягушки оказывались на железном противне, в который было налито растопленное свиное сало.
Ливия села у стола с самого края. Когда хозяин подошел к ней и спросил, что она будет есть, девушка попросила хлеба.
— У нас есть только ржаной, — сообщил хозяин. Ливия кивнула.
— Хорошо. И немного сена и крышу для моей лошади.
— Ничего, кроме соломы. Вы обе можете ночевать в конюшне.
— Подходит. А пока, пожалуйста, накройте ее той попоной, что под седлом.
Хозяин что-то сказал девочке, и та отправилась за хлебом. А мужчина, недовольно ворча, вышел, чтобы заняться лошадью. Хотя ему и показалось, что вновь прибывший гость выглядит не слишком богато, все же он должен иметь деньги, раз у него есть лошадь и он требует, чтобы о ней позаботились. К тому же он носит кожаные башмаки…
Едва очутившись за дверью, хозяин с удивлением увидел целую группу всадников, выходивших на берег с канатного парома. Они спускались осторожно, по одному, ведя коней в поводу и освещая себе путь факелами. Потом вновь прибывшие повернули прямиком к хозяину гостиницы и потребовали, чтобы он немедленно принес им еды.
