Беатрикс Маннель - Затерянный остров
Вильнев подошел к ней ближе.
— Мне очень жаль. Но прошло столько лет. Госпожа Келлерманн, вам стоит меньше думать о прошлом и больше обращать внимание на то, что происходит здесь и сейчас.
— Я доведу начатое моей бабушкой дело до конца.
Паула была рада тому, что ощущала правильность своего решения.
Нориа с Нириной кружилась и отходила от них все дальше и дальше, так что Паула осталась наедине с Мортеном и Вильневом.
— И что это за планы? — спросил Вильнев.
— Вы же прочитали все письма Матильды, вы и сами все знаете.
— Вы ошибаетесь.
Вильнев надул губы, и Мортен тоже наморщил лоб и постарался принять обиженный вид.
Паула немного подумала о том, стоит ли ей на это реагировать, но зачем?
— Моя бабушка хотела создать особый парфюм в честь своей большой любви — человека по имени Эдмонд, которому все здесь обязаны тем, что могут выращивать ваниль.
Паула вошла в колею, потому что сама лучше стала понимать, как все взаимосвязано.
— Она хотела, чтобы все прониклись ее любовью, она хотела показать всему миру: «Да, это возможно, и для вас это возможно, окутайте себя этим ароматом и любите!»
— Это делает вам честь, госпожа Келлерманн, но парфюм… Я вас прошу. Разве нет в мире ничего более важного? — В голосе Вильнева прозвучало разочарование. — Разве вы не хотите потратить свою энергию на то, что может спасти человеческую жизнь?
— Этим можете заниматься вы, Вильнев, но у меня другие планы. Во что бы превратился мир без ароматов? Что осталось бы после дождя жарким летним днем, что осталось бы после поцелуя в пушистые волосы новорожденного, что осталось бы от запаха любви после страстной ночи?
Паула говорила бы и дальше, но Мортен прервал ее:
— Вильнев прав, моя дорогая, парфюм — это нечто до смешного недолговечное, такое же мимолетное, как взмах ресниц.
— Простите меня, Мортен, но это совершенно не верно. Да, аромат может быть таким же мимолетным, как дуновение ветра, но парфюм пытается сохранить как раз это специфическое чувство, реконструировать его и воссоздать.
— А как вы собираетесь создать парфюм, если у вас нет обоняния? — Мортен улыбнулся ей так, будто она была бедной школьницей.
— Бетховен был глухим, когда написал свою Девятую симфонию, — ответила Паула и сама удивилась своей находчивости, которая была ей несвойственна.
— Для всего этого нужны деньги, поэтому нам сначала нужно найти золото вашей бабушки. Потому что на самом деле речь идет об этом, не так ли? Болтовня об ароматах и парфюме — это же просто маскировка, правда?
Это лишило Паулу дара речи. Мортен что, не слышал, о чем она говорила, он что, ничего не понял?
Нирина начал плакать, и Нориа вернулась и передала его Пауле, что дало ей возможность подумать. Как Мортен мог притворяться, что он не читал письмо, а потом заговорить о золоте Матильды?
— Нам всем нужно наконец что-нибудь поесть, — сказала она и начала готовить вместе с Нориа обед, пока мужчины ставили палатки.
После того как они молча поели, Паула вместе с Нириной присела перед палаткой и снова принялась изучать письмо бабушки. К чему была эта песня о кукушке, и зачем она написала ноты, если все знают эту мелодию? Если песня была указанием на место, то она никогда его не найдет. Здесь такой большой лес! Возможно, на Мадагаскаре есть особое место, где водятся кукушки. Или это указание на место, где Х представлялся Y?
Паула смотрела на ноты, затем на небо. Отечность на лице между тем немного спала, но ее нос все еще не воспринимал ароматы. «Это пройдет, твой нос не был так уж сильно поврежден, — пыталась она себя утешить, — и, кроме того, он тебе сейчас и не нужен». Сейчас ей нужно было выяснить, что хотела сказать ее бабушка этой песней.
Нирина начал беспокойно верещать, и, чтобы его отвлечь, Паула стала тихо напевать ему песенку. Он сразу успокоился, посмотрел на Паулу большими сияющими глазами и схватил ее за лицо своими маленькими ручками. Она наклонилась к нему поближе и немножко его пощекотала, что еще больше восхитило его, он принялся икать.
Она опять села и посмотрела на письмо, но это малышу не понравилось. В знак протеста он захныкал, и Паула снова завела песню о кукушке. На сей раз ее взгляд упал на ноты.
«Ку-ку, ку-ку», — звучит в лесу.
Невероятно! Это же ноты не к этой песне. Они должны выглядеть вот так:
«Ку-ку, ку-ку», — звучит в лесу.
Но здесь были ноты «до», «фа», «до», «соль», «фа», «соль», «ми», «до», «соль».
Может, это мелодия другой песни? Это было начало, Паула почувствовала, что она натолкнулась на что-то важное. Она ощутила беспокойство, взяла Нирину на руки, привязала его к себе и отправилась на прогулку вместе с письмом. Может, так ей будет лучше думаться.
Она шагала по сухой земле своей бабушки, к пальмам равенала, к морю.
Что это могли быть за ноты? К какой песне? И почему Матильда так поступила? У нее было недостаточно времени, чтобы выдумать нечто сложное. Наоборот, время поджимало, значит, это то, что близко ее бабушке.
Чем ближе она подходила к морю, тем громче становился прибой. Множество брызг, сверкающих на послеобеденном солнце, соединялись и недалеко от берега образовывали длинную ровную волну, которая, как по команде, ударялась о скалы.
Казалось, что Нирина нервничает от непривычного шума. Паула шептала ему успокаивающие слова, но шла дальше к водной границе. Там она наклонилась, чтобы снять обувь, что с Нириной на руках было непросто.
— Я могу вам помочь?
Она совершенно не заметила Вильнева, но затем по следам на мокром песке поняла, что он тоже шел вдоль берега. Он был босой, брюки подвернул по колено, так что Паула могла видеть его широкие сильные икры. Это зрелище на какое-то время даже отвлекло ее от загадки ее бабушки. Она дала ему Нирину, чтобы развязать шнурки.
Ноги Эдуарда были тоньше, чем ее ноги, что казалось ей очень странным, потому что на этих спичках держалось большое тело. И если бы он не ходил по дому постоянно полуголый, ей никогда не бросилось бы в глаза это недоразумение. Тогда вид тонких ног в сочетании с огромным круглым животом, свисающим на половые органы и прикрывающим их, то вызывал отвращение у Паулы, то пугал ее. Но сейчас взгляд на икры Вильнева вызвал у нее улыбку, потому что она поняла, каким жалким петухом был ее муж. Несмотря на то сколько горя он ей принес, он был не более чем старым смехотворным петухом. Он был одержим идеей в возрасте примерно шестидесяти лет произвести на свет наследника мужского пола, собственно, для этого он и женился на Пауле, он выбрал ее, девственницу, чтобы она стала матерью его детей. Ее хрупкость, которая так нравилась ему до женитьбы, стала настоящим проклятием во время ожидания наследника. И он четко давал понять это Пауле, расхаживая по утрам, едва прикрывшись халатом, демонстрируя, что с его телом якобы все в порядке.
