Петр Заспа - Волчий камень
– Непроходимой глупостью была твоя жалость! – Дон Диего уперся руками в перила и вглядывался в темноту перед домом. Рассмотрев чей-то темный силуэт, он крикнул: – Эй! Кто там? Сходи разбуди донну Дебору и скажи: пусть идет ко мне! – Затем, повернувшись к Пабло, добавил: – На рассвете переставь бригантину под самый утес. Тогда с моря ее не увидят.
– Отец, я был уверен, что мы дадим бой! Я – корабельными пушками, а вы с берега.
– Дадим, дадим, – проворчал дон Диего. – Да только, что уже смог, ты сделал. Теперь слушай меня. Сейчас победа больше зависит от моего красноречия и мастерства моей кухарки, чем от твоих пушек.
Пабло промолчал. Задумавшись, он посмотрел на отца и произнес:
– Я понял тебя. О красноречии ты вспоминаешь лишь тогда, когда говоришь о чужаках. Ты хочешь просить помощи у них?
– Да… – Губернатор с уважением посмотрел на сына. – От матери тебе досталась не только излишняя жалостливость, но и цепкие мозги. А это неплохо. Главное – их не растерять. А от прочей шелухи ты избавишься с годами.
Дон Диего хотел еще что-то сказать сыну, но увидел в темноте белое пятно ночной рубахи.
– Дебора, это ты?
– Я, сеньор.
– Ты вот что, Дебора! – Дон Диего свесился через перила. – Подними себе в помощь пару бездельников, пусть заколют поросенка. И сделай, девочка моя, из него к утру такого ароматного красавца, чтобы у меня слюни потекли по подбородку. С зеленью и чесночком, с подливкой и с корочкой румяной! Ну, не мне тебя учить. Ступай, ягодка моя, займись делом!
Глядя на удаляющуюся донну Дебору, губернатор задумался. О чем он говорил? Ах да!
– Мать твоя, Пабло, была редкая умница. Я даже иногда робел перед ней. Бывало, только подумаешь, что ей сказать, а она уже все знает.
– Я ее совсем не помню. И ты никогда не рассказывал. Слыхал, что ее отец был знатным грандом…
– Ни к чему это тебе. А впрочем, до рассвета еще далеко, слушай. Да, знатным вельможей был ее батюшка. Мать твоя, Мария, рассказывала, что в молодости он даже заслужил право не снимать шляпу перед королем. Но потом попал в опалу, обнищал, продал земли и решил попытать счастья в Новом Свете. Да, на их беду, уже я в этих водах гулял. Вот и пересеклись наши пути. Мне тогда было все равно, кого грабить – хоть англичан, хоть братьев-испанцев. А отец ее долго отбивался и не желал сдаться. Разозлил меня очень. Я их тогда всех на дно отправил, только дочь его пощадил. Красива Мария была, хоть картины пиши. Я от нее вовсе голову потерял. Купил ей дом на Эспаньоле. Мечтал, что будет меня ждать да радостно встречать с добычей. Но строптива твоя мать была безмерно. Все мне простить не могла, что родни ее лишил. Немного поутихла, когда ты родился. Меня ненавидела, а тебя обожала. Тряслась над тобой, как над бесценной вазой. Все портреты твои вышивала, аж тошно было. Я-то все реже у нее появлялся, сам знаешь – море затягивает. А один раз вернулся, а ты сам уже иглой шьешь! Тьфу! Позор один! Ладно уж, что грамоте тебя обучала, да все молитвы вы с ней распевали. Ну а после этого на тебя осталось только платье надеть! Как я тогда бушевал! Ну и решил забрать тебя с собой. Мы тогда как раз логово на Бенито основали. Я уже Карлоса сюда перевез, к Соломону на воспитание, и тебя хотел. Вот только море в тебе разбудило такую страсть, что до сих пор тебя с палубы не выгнать. И команда тебя признала сразу. Вспомни, ведь тебе платили не как положено юнге – половину доли, а полную долю, как полноценному матросу! И не потому, что ты капитанский сын, а потому, что пользы от тебя было больше, чем от иного матроса. А ведь тебе было всего восемь годков. Я, если хотел тебя найти, сразу голову на мачты задирал. Бывало, в шторм с ног валишься, а в трюм тебя не загнать, вместе со всеми канат тянешь…
– А что с ней сталось? – перебил отца Пабло.
– С ней? Не знаю… Поговаривали, что, когда я тебя забрал, она то ли утопилась, то ли отравилась.
Дон Диего насупился, уж очень ему не понравился вопрос Пабло.
– А может, ты жалеешь, что не остался со своей матерью? Натянул бы на себя рясу и бился бы сейчас лбом о пол в какой-нибудь деревенской церкви или пристроился писарчуком на фазенде местного плантатора. Ты об этом жалеешь?!
Губернатор пытался рассмотреть в темноте лицо молчавшего сына. Он ожидал, что Пабло будет спорить и переубеждать, что отец не прав. Но Пабло продолжал упрямо молчать. И от этого дон Диего начинал злиться:
– Не молчи! Ты хотел узнать о своей матери? Ты узнал. Но если ты затаил на меня обиду, потому что пяльцы и нитки тебе дороже ударов волн в борт корабля, то об этом я имею право знать! Говори!
– Я совсем не помню ее лицо, – со вздохом произнес Пабло. – Помню руки. Когда она учила меня грамоте, то водила пальцами по буквам. Я помню тонкие и длинные пальцы. А еще я помню, что когда ты забрал меня на корабль, то обещал, что мы будем приплывать к маме. Ты меня обманул.
– Не неси вздор, Пабло! Ты, как и Карлос, не видишь главного! Учу вас, учу – не мельчите, будьте выше мелочей. Ставьте перед собой такие цели, чтобы дух захватывало! И шагайте к ним через трупы, друзей и кровавые пузыри на собственных ладонях! А мелочи оставьте тем, кто душонкой мелок.
– Не так давно ты говорил, отец, что мелочей не бывает, – усмехнулся Пабло.
– Ничего ты не понял. И не лови меня на слове. – Дон Диего рывком развернул сына лицом к себе и, сверкнув глазами, произнес: – Вот ты пожалел Гаспара, спасти его решил. Друга пожалел! И что же? А то, что Гаспар сейчас проклинает тебя! За те пытки, на которые ты его обрек. За то, что он стал предателем и сейчас ведет врагов к нашему острову, и за то, что ты, его друг и капитан, оказался таким слабым и жадным! Жадным на пулю, о которой он сейчас мечтает. А если бы ты был выше этих мелочей, то сейчас со мной делил бы добычу, а не думал, как ее защитить от англичан, призывая отца на помощь.
Дон Диего налил себе полный бокал вина. Выпив залпом и уже успокаиваясь, он продолжил:
– Много говоришь о дружбе. Ты мне о любви еще начни рассказывать! А настоящий друг не знает таких слов. Они у него костью в горле становятся. Был у меня настоящий друг.
– Да знаю я эту историю! – скривился Пабло. – Фернандо, отец Кармен. Его убили в бою, а ты в память о вашей дружбе взялся ее растить. Уж не раз слышал, отец.
Пабло посмотрел на разгорающийся костер перед кухней. Спорить с отцом не хотелось. Но иногда ему казалось, что в своих наставлениях и учениях отец так увлекается, что теряет чувство реальности и вся его словесная ахинея, построенная на противоречиях, граничит с маразмом.
– Ничего ты не знаешь. – Дон Диего улыбнулся, довольный, что сумел добиться от сына хоть какой-то реакции и отвлек от воспоминаний о матери. – Я полдня провалялся в кровати, а ты сна не заслужил. Так что придется тебе выслушать и эту историю. И заметь, ты ее услышишь первым. Никому не рассказывал, да, видно, старею. Часто Фернандо вспоминаю, не хватает мне его. Ну так слушай.
