Гвен Винн - Майн Рид
Но капитан Райкрофт, осмотрев то же место, пришел совсем к другим выводам. В индийских кампаниях бывший офицер, служивший в легкой кавалерии, побывал во многих разведочных экспедициях. И умел читать следы с искусством траппера или охотника из прерий; как только лампа осветила царапины на поверхности утеса, он понял, что они сделаны не падающим сверху телом; напротив, их наносили снизу вверх! И тупым орудием, вроде лопасти весла. Затем ветви можжевельника. Как только он приблизил к ним взор, то сразу заметил, что они сломаны снаружи, их сломанные концы обращены к утесу, а не от него. Падающее тело согнуло бы их в противоположном направлении, и трещина была бы сверху и с внутренней стороны. Все указывает на то, что их сломали снизу – и не веслом, а скорее всего руками, которые держали это весло!
Именно придя к такому заключению, капитан издал невольное восклицание; слова его услышал тот, кто лежал ничком вверху, и они вызвали дрожь страха в его сердце.
И вот, возвращаясь по реке, бывший гусарский офицер размышляет о своем открытии.
Отдав Уингейту приказ грести назад, он молчит, не делает даже замечания о том, что увидел наверху, в летнем домике, хотя лодочник видел это тоже. Сидя лицом в ту сторону, Уингейт дольше видит домик. Но капитан просил его не разговаривать, если он к нему не обращается; и поэтому он молча работает веслами, предоставив пассажиру размышлять.
Капитан думает о том, что Гвендолин Винн определенно убита, хотя ее и не столкнули с утеса. Возможно, она и не утонула, а ее тело бросили в воду после того, как убили! Царапины на утесе и сломанные ветви должны были повести по ложному следу и действительно обманули всех, кроме него самого. У него они вызвали убеждение, что произошло кровавое убийство – совершенное чьей-то рукой. «Не случайность! Не самоубийство – убийство!»
Сейчас он не сомневается в этом факте и не раздумывает над мотивами. Мотив уже сформировался в его сознании, ясный, как день. Для такого человека, каким, по слухам, является Льюин Мердок, поместье, приносящее десять тысяч фунтов в год, стоит любого преступления, даже убийства, которое он и совершил. Теперь Райкрофт думает только о том, как доказать, что было совершено убийство, и привлечь виновного к ответу. Это трудно – или даже невозможно; но он постарается.
Теперь он размышляет над тем, что делать дальше. Он не из тех, кто действует торопливо, а в таком деле особенно необходима осторожность. Он преследует преступника, проявившего необычное коварство, как доказывают ложные следы. Неверный шаг, неосторожно сказанное слово могут обнаружить его цель и привести к поражению. По этой причине он держит свои соображения при себе, никому даже не намекает.
Но от Джека Уингейта скрывать дальше невозможно, да он и не хочет этого. Поэтому доверяется ему, зная, что это безопасно. Молодой лодочник не болтун, что уже доказал, а в его верности капитан не сомневается.
Прежде всего нужно узнать, что сам Джек обо всем этом думает. Потому что с того времени, как они последний раз были в лодке вместе, с той роковой ночи, они почти не разговаривали. Всего несколько слов в день расследования, когда капитан Райкрофт был слишком возбужден, чтобы беседовать спокойно. И тогда еще темные подозрения окончательно не сформировались в его сознании.
Оказавшись снова против тополя, он приказывает остановить скиф. И сидит так же, как тогда, когда после окончания бала вздрогнул от крика. По-видимому, он думает об этом. Так оно и есть.
Около минуты он молчит; можно подумать, что прислушивается, не прозвучит ли крик снова. Но нет; он всего лишь мысленно измеряет расстояние до территории Ллангоррена. Летний домик он не может видеть, но судит о том месте, где он находится, по высокому дереву, растущему рядом.
Лодочник следит за ним и не удивлен, когда капитан наконец спрашивает:
– Не кажется ли вам, Джек, что крик прозвучал сверху – я хочу сказать, с вершины утеса?
– Я уверен в этом. Тогда мне казалось, что он прозвучал еще выше – возле самого дома. Вы помните, я так сказал, капитан; решил, что какая-нибудь служанка.
– Да, помню. Но увы! Это было не так. Не служанка, а хозяйка.
– Да, это была она, бедная молодая леди! Теперь мы это знаем.
– Подумайте, Джек! Вспомните все: тон, длительность – все. Можете?
– Могу и сделаю. Мне кажется, что я слышу его сейчас.
– Вам не кажется, что крик исходил от падающего человека – допустим, упавшего случайно?
– Нет. Я в это не верю – в несчастный случай или нет.
– Не верите? А почему?
– Ну, если бы женщина упала через край, она крикнула бы вторично – и даже несколько раз, – прежде чем замолчала. Она должна была упасть в воду, а люди сразу не тонут. Она поднялась бы на поверхность – раз, если не два; и конечно кричала бы. Мы бы ее услышали. Помните, капитан, тогда было очень тихо – перед грозой. Можно было за милю услышать прыжок лосося. Но крик не повторился – ни звука не было.
– Верно. А какое заключение отсюда вы делаете?
– Что она закричала, оказавшись в чьих-то руках, а потом ей заткнули рот. Или заставили замолчать такой штукой, которую называют гарротой[135].
– Вы ничего не сказали об этом на расследовании?
– Нет – и по нескольким причинам. Во-первых, я только что вернулся домой, и все услышанное застало меня врасплох. К тому же, коронер не спрашивал моего мнения – его интересовали только факты. Я ответил на все вопросы, насколько мог припомнить, рассказал, как я тогда это понял. Но не то, как понимаю сейчас.
– Ага! Вы что-то узнали с тех пор?
