Джордж Фрейзер - Флэшмен
— Боюсь, папа не согласится. Он это ясно сказал, понимаешь?
Еще бы не понимать! Я постоянно точил ее, но бесполезно. Может, она и была дурой, но делала все, как сказал папочка, а этот сквалыга знал, что не стоит оставлять семейке Флэшменов лазейку, через которую они смогут здорово облегчить его карманы. Хорош тот тесть, который знает своего зятя. Так что мы оставались в положении «попросил — получил», что было все-таки лучше, чем не получать вовсе. И Элспет охотно откликнулась на первый мой запрос в пятьдесят гиней — вопрос был мигом решен через адвоката в Джонсон-Корте, готового исполнить любое ее желание, стоило ей шевельнуть хотя бы мизинцем.
Впрочем, помимо этих не очень приятных дел происходило достаточно всего, чтобы заполнить первые дни моего пребывания дома. Вся Конная гвардия нянчилась со мной, как с младенцем, и я побывал во всех клубах. Внезапно выяснилось, сколько народу меня знает: со мной здоровались в Гайд-Парке, жали руку на улице, а у дверей дома выстраивалась целая очередь из посетителей. Старые друзья отца, о которых много лет не было ни слуху ни духу, наносили нам визиты. Приглашения сыпались дождем; поздравительные письма кучей возвышались на столе в холле, начиная сваливаться на пол. Газеты пестрели статьями «о первом герое, вернувшемся из Кэбула и Джилулабада», а новый юмористический журнал «Панч» выпустил серию карикатур «Карандашные наброски», изображавшую героическую фигуру, имеющую сходство со мной. [XXV*] Герой размахивал огромным скимитаром, напоминая опереточного бандита, и сражался с ордами черномазых (похожих скорее на эскимосов, чем на афганцев), напрасно пытающихся вырвать у него из рук Юнион Джек. Под картинками красовалась подпись: «A Flash(ing) Blade»,[47] что может дать вам преставление об уровне юмора в том журнале. Но Элспет они привели в восторг, и она купила дюжину экземпляров. Она была на седьмом небе от удовольствия, оказавшись в центре такого внимания — ведь жена героя получает почти столько же лавров, сколько и он, особенно будучи красавицей. Как-то вечером в театре директор попросил нас оставить свои места и подняться в ложу, и весь зал хлопал и кричал «ура». Элспет буквально светилась от радости, вздыхала и заламывала руки, не выказывая ни тени смущения, а я с энтузиазмом махал толпе рукой.
— О, Гарри! — воскликнула она. — Я готова умереть от счастья! Ты так знаменит, Гарри, и я…
Она не окончила фразу, но я понимал: она хотела сказать, что знаменита тоже. Думая об этом, я любил ее еще сильнее.
За несколько недель мы посетили бессчетное множество приемов и всегда являлись центром внимания. Вечеринки имели слегка милитаристский оттенок благодаря новостям из Афганистана и Китая, где дела тоже шли неплохо. [XXVI*] Армия все больше входила в моду. Мной занимались старшие офицеры и мамаши, а Элспет оставалась на попечении армейских юнцов. Это, конечно, развлекало ее, и потешало меня — я не ревнив, и мне доставляло удовольствие наблюдать, как они вьются вокруг нее словно мухи вокруг компота — око видит, да зуб неймет. Я отметил, что с большинством из этих шаркунов она познакомилась за время моего пребывания в Индии, многие составляли ей компанию на прогулках в парке или во время конных прогулок на Роттен-Роу. Это было вполне естественно, так как Элспет являлась женой офицера. Но я все же держал ухо востро и осадил пару нахалов, слишком подъезжавших к ней. Среди них особенно выделялся молодой капитан из Конной гвардии — Уотни: он часто гостил у нас, и дважды в неделю ездил с ней на верховые прогулки. Это был высокий парень с полными губами и меланхоличным взглядом. Он чувствовал себя у нас как дома, пока я не окоротил его.
— Благодарю вас, я и сам могу позаботиться о миссис Флэшмен, — говорю я ему.
— Безусловно, — отвечает он. — Не сомневаюсь. Я лишь лелеял надежду, что вы могли бы уступить мне ее на каких-нибудь полчаса.
— Ни на минуту.
— Да бросьте, — эдак покровительственно говорит он, — вы слишком большой собственник. Миссис Флэшмен будет протестовать.
— Уверен, что не будет.
— Хотите проверим?
Его улыбочка просто взбесила меня. Я готов был залепить ему в ухо, но сдержался.
— Отправляйся к черту, расфуфыренный идиот, — заявил я ему и вышел из холла. Поднявшись прямиком в комнату Элспет, я рассказал ей о случившемся, и предупредил, чтобы она больше не принимала Уотни.
— А это который? — спросила жена, причесываясь перед зеркалом.
— Парень с лошадиной мордой и гнусавым голосом.
— Они все такие, — говорит она. — Мне так трудно отличить одного от другого. Гарри, дорогой, эти колечки мне идут?
Как вы можете представить, я остался удовлетворен и напрочь забыл про этот инцидент. Теперь я его вспомнил, поскольку именно в тот день все и случилось. Бывают такие дни: одна глава в твоей жизни заканчивается, начинается другая, и ничего не поправишь.
Меня пригласили в Конную гвардию на встречу с дядей Биндли, и я предупредил Элспет, что вернусь домой только после полудня, когда нам предстояло идти на чай к таким-то и таким-то. Но едва я пришел, дядя усадил меня в экипаж и отправил на прием — к кому бы вы думали? — герцогу Веллингтону. Раньше мне приходилось видеть его только на расстоянии, и пока я стоял в приемной и прислушивался к доносящимся через дверь голосам — его и дяди Биндли, которого пропустили в кабинет, — изрядно волновался. Тут дверь открылась, и вышел герцог. В ту пору он был уже весь седой и покрыт морщинами, но знаменитый крючковатый нос выдавал его повсюду, а глаза глядели словно буравчики.
— Вот и наш молодой человек, — говорит он, пожимая мне руку. Вопреки своим годам походка у него была пружинистая, и серый сюртук изящно сидел на его фигуре. — Город только о вас теперь и говорит, — продолжает герцог и глядит мне прямо в глаза. — Неудивительно. Это единственная светлая страница во всей этой поганой истории, клянусь Богом — чтобы там ни твердили Элленборо и Палмерстон.
«Хадсон, — мысленно взмолился я, — ты должен видеть меня в этот момент: даже если разверзнутся небеса, тут нечего добавить».
Герцог задал мне несколько конкретных вопросов об Акбар-Хане и афганцах в целом, о поведении войск во время отступления. На вопросы я старался отвечать как можно четче. Он слушал меня, запрокинув голову, произнес «хм-м», кивнул, а потом воскликнул:
— Организацию всего этого нельзя назвать иначе, как совершенно позорной. Но с этими чертовыми политиками всегда так — им ничего не докажешь. Будь со мной в Испании тип вроде Макнотена, скажу вам, Биндли, я до сих пор торчал бы в Лиссабоне. А что нам делать с мистером Флэшменом? Вы уже говорили с Хардингом?
