Вальтер Скотт - Роб Рой

— Как странно, — заметил я, — что торговые дела лондонских купцов влияют на ход переворотов и восстаний.

— Ничуть не странно, дорогой, ничуть не странно, — возразил мистер Джарви, — это все ваши глупые предрассудки. В длинные зимние вечера я люблю иногда почитать. И вот я читал в «Хронике» Бэкера, что лондонские купцы поднажали на Генуэзский банк, и тот нарушил свое обещание одолжить испанскому королю изрядную сумму денег; а это на целый год задержало выход в море Великой испанской армады. Что вы на это скажете, сэр?

— Что купцы оказали своей стране неоценимую услугу, о которой история должна вспоминать с почтением.

— И я так думаю. И они хорошо сделают, большую окажут услугу и государству и человечеству, если не допустят, чтобы несколько честных лэрдов Горной Страны очертя голову кинулись на гибель со всеми своими бедными, неповинными приверженцами только потому, что не могут вернуть деньги, которые давно потратили, по праву считая своими, и если вдобавок купцы спасут кредит вашего отца, а с ним и мои кровные денежки, которые мне причитаются с «Осбалдистона и Трешема»! Да, говорю я, если кто-нибудь может это все уладить, он должен это сделать непременно, кем бы он ни был, хотя бы и скромным ткачом, — каждый скажет, что король с радостью возвеличил бы его почестями.

— Не возьму на себя смелость определить, как далеко будет простираться благодарность нации, — отвечал я, — но наша признательность, мистер Джарви, была бы соразмерна с оказанной нам услугой.

— Которую, — добавил мистер Оуэн, — мы занесли бы в баланс и поспешили бы оплатить, как только мистер Осбалдистон вернется из Голландии.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, он весьма достойный джентльмен, весьма почтенный и, следуя моим советам, мог бы делать в Шотландии большие дела. Так вот, сэр, если удастся вырвать у филистимлян эти векселя, они будут хорошими бумагами. В надлежащих руках они настоящая ценность, а надлежащие руки — это ваши руки, мистер Оуэн. И хоть вы о нас невысокого мнения, мистер Оуэн, я подберу вам в Глазго трех человек — хотя бы Сенди Стинсона с Торгового Поля, Джона Пири с Кэндлригза, а третьего мы пока называть не будем, — и они, не требуя иных обеспечении, ссудят под эти бумаги достаточные суммы для поддержания вашего кредита.

У Оуэна загорелись глаза перед этой спасительной возможностью. Но тотчас лицо его омрачилось, когда он вспомнил, как маловероятно было, что розыски похищенных бумаг увенчаются успехом.

— Не отчаивайтесь сэр, не отчаивайтесь, — сказал мистер Джарви. — Я принял уже столько хлопот по вашему делу, что бросать его никак нельзя: увяз в болоте по щиколотки — увязнешь по колено. Я, как мой отец, покойный декан (светлая память ему! ), если вмешиваюсь в дело своего друга, оно всегда становится моим личным делом. Итак, я надену завтра ботфорты и пущусь с мистером Фрэнком в Драйменмур; и если я не смогу урезонить Роба и его жену, не знаю, кто тогда сможет. Я до сих пор был им всегда добрым другом, уж не говоря о случившемся в прошлую ночь, когда довольно было мне назвать его по имени, и не снести бы ему головы. Мне еще, может быть, предстоит препираться по этому поводу в совете с бэйли Грэмом, с Мак-Витти и еще кое с кем. Они и так не раз напускались на меня из-за Роба, попрекали родством; а я отвечал им, что оправдывать виновных не намерен, но все же считаю Роба честнее любого из их братин, хоть он и преступал иногда законы страны — собирал по Ленноксу грабительскую дань, и было несколько несчастных случаев, когда он отправлял людей на тот свет. Зачем мне слушать их болтовню? Если Роб — разбойник, пусть они скажут это ему самому: нет теперь закона, чтобы человек отвечал за преступление тех, с кем он имел сношения, как было в злые времена последних Стюартов. Полагаю, во рту у меня есть язык, как у всякого шотландца: мне говорят, я отвечаю.

С большим удовольствием я наблюдал, как бэйли мало-помалу одолевает преграду осторожности, толкаемый на то сознанием гражданского долга, добрым участием к нашему делу, естественным желанием избежать убытков и получить прибыль и, наконец, изрядной дозой безобидного тщеславия. Все это вместе взятое привело его наконец к отважному решению выйти самому на поле брани и помочь мне в розысках похищенных у отца моего ценностей. Сведения, полученные от бэйли, укрепили во мне уверенность, что если наши документы — в руках северного авантюриста, то можно будет убедить его выдать их нам, так как для него они — простая бумага, обладание которой едва ли могло принести ему выгоду. И я понимал, что присутствие родственника может оказать на него воздействие. Поэтому я с радостью согласился на предложение мистера Джарви рано поутру пуститься вместе в путь.

В самом деле, почтенный джентльмен столь же легко и быстро собрался привести в исполнение свое намерение, сколь медлительно и осторожно он его составлял. Он приказал Мэтти проветрить его дорожный плащ, смазать жиром сапоги, продержать их всю ночь на кухне у огня да присмотреть, чтоб лошадке задали овса и чтоб костюм для верховой езды был в полном порядке. Условившись встретиться наутро, в пять часов, и договорившись, что Оуэн — его участие в этой поездке представлялось излишним — будет ждать в Глазго нашего возвращения, мы сердечно распростились с нашим новым ревностным другом. Я поместил Оуэна у себя в гостинице, в комнате, смежной с моею, и, дав распоряжение Эндрю Ферсервису приготовиться к отъезду в назначенный час, удалился на покой с такими светлыми надеждами, какими давно не баловала меня судьба.

ГЛАВА XXVII

Ни деревца, куда ни глянет глаз;

Ковром зеленым луг не тешит нас;

И птиц не видно — кроме перелетных;

Не слышно пчел, ни горлиц беззаботных;

Сверкающий и ясный, как янтарь,

Ручей не плещет, где журчал он встарь.

Осеннее утро дышало живительной свежестью, когда мы с Ферсервисом встретились по уговору у дома мистера Джарви, неподалеку от гостиницы миссис Флаттер. Эндрю привел наших лошадей, и я сразу обратил внимание на его собственного скакуна: как ни жалка была кляча, великодушно пожалованная мистеру Ферсервису его юрисконсультом, клерком Таутхопом, в обмен на кобылу Торнклифа, мой слуга умудрился расстаться с нею и приобрести взамен новую, отличавшуюся самой удивительной и совершенной хромотой: она как будто пользовалась для передвижения только тремя ногами, четвертая же у нее болталась в воздухе и отсчитывала такт.

— С чего вы вздумали привести сюда этого одра, сэр? Где лошадь, на которой вы доехали до Глазго? — спросил я с понятным раздражением.

— Я ее продал, сэр. Кляча была никудышная; на корму у Лаки Флаттер она бы нажрала больше, чем стоит сама. Я, ваша честь, купил за ваш счет другую. Дешевка — по фунту с ноги. Всего четыре фунта. А шпат у нее отойдет, как проскачем милю-другую. Знаменитый бегун. Зовется Резвый Томми.

— Клянусь спасением души, сэр, — сказал я, — вы, я вижу, не угомонитесь, пока ваши плечи не познакомятся с резвостью моего хлыста! Идите сейчас же и достаньте другого коня, не то вы дорого заплатите за ваши проделки!

Эндрю, однако, не испугался моих угроз, утверждая, что ему придется уплатить покупателю гинею отступного, иначе он не получит назад своего коня. Я чувствовал, что мошенник меня надувает, но, как истый англичанин, готов был уже заплатить ему, сколько он требовал, лишь бы не терять времени, когда на крыльцо вышел мистер Джарви — в плаще с капюшоном, в ботфортах, в пледе, точно приготовился к сибирской зиме, — меж тем как двое конторщиков под непосредственным руководством Мэтти вели под уздцы степенного иноходца, который иногда удостаивался чести нести на своем хребте особу глазговского бэйли. Но, прежде чем «взгромоздиться в седло» — выражение, более применимое к мистеру Джарви, нежели к странствующим рыцарям, к которым оно отнесено у Спенсера, — он спросил о причине несогласия между мной и моим слугой. Узнав, в чем заключался маневр честного Эндрю, он тотчас положил конец спорам, заявив, что если Ферсервис не вернет немедленно трехногого одра его владельцу и не приведет обратно более годную лошадь, о четырех ногах, которую сбыл, то он, бэйли, отправит его в тюрьму и взыщет с него половину жалованья.

— Мистер Осбалдистон, — сказал он, — подрядил на службу обоих, и коня и тебя, — двух скотов сразу, бессовестный ты негодяй! Смотри, в дороге я буду следить за тобой в оба!

— Штрафовать меня бесполезно, — дерзко ответил Эндрю, — у меня нет на уплату штрафа ни медной полушки. Это все равно что снять с горца штаны.

— Если не можешь ответить кошельком, ответишь шкурой, — сказал бэйли, — уж я прослежу, чтоб тебе так или иначе воздали по заслугам.

Приказанию мистера Джарви Эндрю вынужден был подчиниться. Он только процедил сквозь зубы:

— Слишком много господ, слишком много, как сказало поле бороне, когда каждый зубец стал врезаться ему в тело.