Кристофер Харт - Аттила
— Мы Творцы Музыки, мы Сочинители Снов,
Мы бродим по одиноким волноломам и сидим у уединенных источников,
Мы неудачники, мы провидцы, на нас светит бледная луна.
И все же кажется, что мы вечно будем движущей силой и зачинателями мира.
В конце концов они вырвались из плотного тумана леса и выбежали на залитую солнцем полянку под черной, нависающей скалой, высившейся у них над головами. У подножья скалы виднелся темный зев пещеры, а рядом росло дерево, и под утренними лучами солнца казалось, что его ветви были золотыми. Аттила, не сумев остановиться после стремительного бега, головой ударился о дерево и сломал одну из нижних ветвей. Девушка, стоявшая возле входа в пещеру, оглянулась, увидела, что случилось, и на ее лице мелькнула загадочная улыбка.
— Ну вот, — произнесла она, словно в чем-то убедилась. Потом посмотрела на запыхавшегося грека. — Тебе дальше хода нет, величайший друг и величайший предатель.
Орест нахмурился.
— Что ты этим хочешь сказать — «предатель»? — спросил он.
— Величайший друг до самой смерти, величайший предатель потом. — И она протянула к нему руку. — О маленький отец последнего и ничтожного, усни.
Безо всякого шума или трагедий Орест подбежал к краю полянки, туда, где на деревья падал солнечный свет, лег и тотчас же уснул.
Девушка повернулась к Аттиле, и ее улыбка исчезла.
— Это только для тебя, — сказала она, повернулась и вошла в пещеру.
Сначала Аттила не различал ничего, кроме неясного белого силуэта девушки впереди, молчаливой и летящей, словно привидение на кладбище. Но очень скоро стало так темно, что даже этого он уже не видел. Он просто шел вперед, как в пустоту, поверив, что это его судьба.
— Следуй за мной, Аттила, следуй за мной, — раздался откуда-то спереди, из темноты гор, насмешливый голос девушки. — Потому что больше ты никогда ни за кем следовать не будешь! О предводитель, о завоеватель, о великий владыка и вождь!
Мальчик ничего не ответил, но пошел следом, как было велено.
От каменных стен вокруг отражалось эхо как голоса девушки, так и множества других голосов, причитающих одновременно и в одном тоне. Они его приветствовали, голоса отражались эхом от влажных стен горы, и они страшили мальчика, потому что в них сочетались насмешка и высшее знание.
— Приветствуем тебя, Аттила, сын Мундзука, Владыка Всего и Ничего!
— О Владыка Мира от восхода до заката солнца!
— Победитель Орла и Змеи, павший в Италии!
— О Владыка Мира от пустыни до берегов Западного Моря!
Голоса становились все громче, приводили в замешательство, отдавались эхом со всех сторон, а он, спотыкаясь, шел вперед, с угрюмым вызовом стиснув зубы, иногда задевая о стены в проходах, царапая руки и ноги об острые камни в пятнах слюды. Голова его кружилась от слов, кувыркавшихся в сыром воздухе, но он был, как и всегда, полон решимости не поддаться страху или силе, не остановиться и не повернуть назад.
— Во время Семерых Спящих — Владыка Всего! — кричали, оглушая, голоса в унисон.
— Во время сотрясения Города Золота — Владыка Всего!
— Во время Последней Битвы — Владыка Всего!
Тут голоса резко замолчали, и Аттила увидел перед собой пещеру, освещенную мерцающими факелами. В центре пещеры горел костер, и в воздухе раздавался шепот единственного голоса. Голос был мягким, жалеющим, материнским, и сердце его разрывалось от его звучания, потому что он откуда-то знал, что это голос его матери.
— О Аттила, — шептал голос женщины. — О Маленький Отец Ничего!
Мальчик, весь дрожа, вышел в освещенную факелами пещеру и увидел перед собой юную девушку, протянувшую к нему руки.
Она перешагнула через костер, подошла к нему и закрыла ему большими пальцами глаза. Потом наклонилась к нему и плюнула по очереди на веки. Подняла горсть золы из костра и одула ее в лицо мальчику. Он открыл глаза и понял, что ослеп. Аттила в ужасе закричал, но она велела ему сесть.
— Пусть ослепнут видящие глаза, а слепые глаза увидят! — резко произнесла девушка.
Дрожа от ужаса, но все еще полный решимости не заплакать и не бежать, он неловко сел на твердый каменный пол. В воздухе звучали голоса, и перед ним возникли видения. Он видел сражения, горящие города, слышал грохот лошадиных копыт. Он вздрогнул, услышав голос девушки, потому что теперь он звучал хрипло, словно это говорила сама древняя Сивилла, древняя, как Титон, просивший вечной жизни, но не вечной юности, и получил ее, и сделался таким старым, крошечным и сморщенным, что превратился в стрекочущую в траве цикаду.
— Я храню воспоминания больше, чем за тысячу лет, — проскрипел голос.
И даже здесь, в глубине горы, показалось, что среди камней вздохнул ветер.
Дряхлый голос в пещере произнес:
Четверо будут сражаться за конец света,Один с империей,Один с мечом.Двое спасутся, а одного услышат,Один с сыном, а один со словом.
Хотя у Аттилы кружилась голова от страха и дезориентации, он все же ощутил пробежавший по спине трепет возбуждения. Ему смутно казалось, что он уже слышал эти слова раньше; хотя он не мог припомнить, где, и он представлял себе путешествие Энея в подземный мир, которое когда-то лениво изучал под строгим присмотром педагога-грека. Теперь у мальчика возникло зловещее, пугающее чувство, что великое произведение Виргилия было не столько поэзией, сколько историей, что все повернулось вспять и падает в хаос и пламенную бездну, и что он — часть всего этого…
В полной гармонии с этими мыслями надтреснутый голос заговорил снова:
— Они будут называть тебя антихрист, Бич Божий, но они не понимают. Ты не антихрист. Ты — анти-Эней! —
Она безумно захихикала и велела мальчику открыть глаза. Он повиновался, ощутив на веках липкую смесь слюны и золы. И тут же его глаза вспыхнули диким ужасом, потому что он увидел древнее существо, сидевшее перед ним в этой нечестивой пещере.
Это была тощая старуха, беззубая, слепая и невообразимо старая. Ее дряхлые, когтистые руки дрожали, из белых слепых глаз сочилась слизь, оставляя на пергаментных щеках извилистые полоски. На ней были лохмотья, серые, как зола Она плевала в свои морщинистые ладони, и слюна ее была густой и черной, как смола.
Она подняла голову, и ее слезящиеся старые глаза невидяще заблестели.
— Чтобы построить новый город, ты должен разрушить старый! — вскричала она. — Только сохрани для фундамента камни! — Она помолчала, а когда снова заговорила, ее голос сделался еще более мрачным и скрипучим. — Но запомни вот что — это важнее всего:
