Тим Северин - Последний Конунг
По дороге обратно в монастырь я раздумывал. Все, что я слышал о герцоге Нормандии, указывало на то, что его намерения вторгнуться в Англию вполне серьезны и что он готовится к походу, вникая во все подробности. Такое впечатление, что Вильгельм Незаконнорожденный, замыслив что-то, осуществляет замысел так, чтобы все завершилось успешно. Не дьявольское везение возвысило его, но решительность и проницательность, усиленные безжалостностью. И мои прежние опасения, что Харальд очень рискует, ища союза с Вильгельмом, вернулись. А еще я вновь задался вопросом, не опрометчиво ли поступил, связавшись с этими христианами, столь уверенными и напористыми.
Я извинился перед Мором, сказав ему, что собираюсь продолжить свой путь в Рим, где должен подать просьбу епископа Бремена, чтобы в северные земли прислали побольше священников. Мор не прочь был остаться в Фекане, а я, имея опыт путешествия с ним, убедился, что вполне сойду за странствующего священника Белого Христа. Однако, покидая монастырь ранним погожим летним утром, я все же внес некую важную поправку в свое облачение. Я украл из прачечной плащ и рясу, оставив вместо них свою износившуюся за время странствий. Отныне я будут изображать из себя приверженца общины.
Думая теперь об этой краже, я понимаю, что этот поступок, очевидно, был еще одним знаком того, что я стал слишком стар и беспечен, чтобы быть удачливым соглядатаем.
Мне нужно было говорить с герцогом наедине, чтобы я мог предложить ему союз с Харальдом Норвежским, но я не учел, как трудно получить к нему доступ. Вильгельм весь ушел в подготовку к походу и был слишком занят, чтобы выслушать скромного священника, а его телохранители относились подозрительно к незнакомым людям, опасаясь наемных убийц, посланных врагами герцога или даже Гарольдом Годвинсоном Английским. Посему я решился на безрассудный шаг, каковой, как я надеялся, приведет меня к встрече с герцогом, может быть, в присутствии немногих его ближайших советников. К этому малоумному решению подтолкнуло меня замечание, сделанное одним монахом в Фекане. Когда Мор описывал, как нашел меня, полуживого, на отмели, кто-то сказал, что Гарольд Годвинсон провел несколько месяцев при дворе герцога после такого же несчастья, случившегося с ним. Там с Гарольдом обращались щедро, и в ответ он поклялся в верности герцогу и обещал поддерживать притязания Вильгельма на английский трон.
– Годвинсон изменнически нарушил клятву, когда сам захватил трон. Он узурпатор, и его нужно свергнуть, – заявил еще кто-то из монахов. – В монастыре в Жюмьеже подвизается брат, пишущий доподлинную историю сего предательства, и он вскоре представит ее герцогу Вильгельму, точно как вот этот брат Мор представил нам «Житие господина настоятеля Вильяма, с любовью составленное его другом Рудольфом Глабером из Бургундии». Герцог Вильгельм весьма ценит тех, кто пишет правду.
И вот, прибыв в герцогский дворец в Руане, я сделал вид, что направляюсь в церковь, а сам свернул в сторону и нашел дорогу в приемную, где усердно трудились секретари. Стоя там в моем черном одеянии, я сказал, что хотел бы встретиться с герцогом наедине по важному делу.
– И какую тему вы хотите обсудить? – осторожно спросил младший секретарь.
По его лицу я понял, что не будь на мне одежды священнослужителя, меня бы сразу же выдворили.
– Многие годы я составляю житийную историю великих людей, – ответил я, придав голосу, сколь мог, ханжества, – а слава герцога Вильгельма такова, что я уже включил в мою историю многое и о нем. Теперь же, если герцог будет столь любезен, мне бы хотелось выяснить, по какой причине он должен унаследовать английский престол, несмотря на ложные притязания его вассала Гарольда Годвинсона. Тогда потомки смогут судить об этом деле верно.
– Как мне назвать того, кто подал просьбу? – спросил секретарь, делая запись.
– Мое имя, – ответил я, не краснея, – Рудольф Глабер. Я из Бургундии.
Потребовалось три дня, чтобы мое ходатайство прошло все уровни бюрократии, окружающей герцога. Я провел это время, наблюдая за приготовлениями к предстоящей войне. Со времени моей службы в Константинополе я не видел столь отлаженной военной машины. Перед городской стеной было расчищено место, где по утрам отряд лучников отрабатывал свои навыки. Их задача – обездвижить противника дождем стрел, пока конные рыцари не пойдут в атаку. После полудня на той же площадке занималась пехота.
К северу невдалеке от города было травянистое поле, где я наблюдал за действиями большого конного отряда, поставленного в войско герцога графом Мортанем – около дюжины рыцарей в сопровождении такого же числа оруженосцев, или помощников. На всех были кольчуги, но только шестеро рыцарей сидели на тяжелых боевых конях. Под остальными кони были обычные, и все вместе они искали наилучший способ совместных действий. Обычные всадники пускали лошадей легким галопом к ряду соломенных щитов и метали копья, как дротики. После чего разъезжались в стороны, открывая путь своим тяжеловесным товарищам, идущим на рысях, чтобы те либо пробили щиты более толстыми и тяжелыми копьями, либо искрошили их на куски длинными мечами. По завершении этой части учений легковооруженные всадники, спешившись, откладывали в сторону свои стальные мечи и вооружались учебными, деревянными. Они разделялись надвое и вступали в потешное сражение, коля и рубя друг друга под наблюдением предводителей, а те время от времени выкрикивали приказы. И тогда та или другая сторона разворачивалась и делала вид, что бежит, увлекая противника за собой. Следовал новый приказ, бегущие прекращали притворное отступление, и тяжелая конница, бывшая все еще в седле и ждавшая в тылу, неуклюже выдвигалась вперед для ответного удара.
Пока все это происходило, я приблизился, чтобы взглянуть на один из боевых мечей, лежавших в стороне. Он был тяжелее и длиннее того, что я носил, состоя в императорской гвардии в Константинополе, и вдоль всего прямого клинка имел желобок. На нем также имелась надпись, сделанная бронзовыми литерами. «IN NOMINI DOMINI» – прочел я.
– Весьма уместно, не так ли, отче? – прозвучал чей-то голос, и, подняв глаза, я увидел человека с мощными мускулами и в кожаном переднике. Вне всяких сомнения, то был оружейник отряда.
– Да, – согласился я. – «Во имя Божье». Клинок, кажется, отличный.
– Сделан в рейнских землях, как и большинство наших мечей, – кивнул оружейник. – А каков он, клинок, то зависит от кузнеца. Германцы выгоняют их взашей дюжинами, коли что не так. А как клинок сломается, его не стоит чинить. Отдели рукоять и приладь новый клинок.
Я вспомнил груз клинков, погруженных на рыбачье судно перед тем, как оно потерпело крушение.
