Рафаэль Сабатини - Игрок

Мистер Лоу пришел в бешенство.

— Вы называете этот повод неприятным? Знаете, архиепископ, если вы считаете, что к вашей выгоде будет рассориться со мной сейчас, то давайте рассоримся. Вы хотите быть с теми, кто благодаря мне разбогател. Золото, которым я их осыпал, застряло у них в горле, а они свою злобу хотят теперь сорвать на мне же.

— Боже мой! Боже мой! Что вы такое говорите? Вы очень ошибаетесь во мне! — лицо маленького зверька сморщилось и выражало настоящее горе. Он сейчас очень сильно походил на господина де Вольтера. Он, конечно, имел большую выгоду от созданной системы, но, независимо от чувства благодарности, не имел ни малейшего желания ссориться с ее создателем, который знал столько, что мог скомпрометировать любого человека, а уж архиепископа-то вдвойне. — Пойдемте к регенту, раз уж вы так настаиваете, но пеняйте потом на себя.

Занятый обсуждением ситуации с канцлером, регент был очень рад появлению мистера Лоу. Его вежливость была смешана с сочувствием.

— Ах, барон, господин д'Аржансон говорит, что дела идут все хуже.

Мистер Лоу был прям:

— Они пойдут еще хуже, если вы отмените указ.

За его спиной Дюбуа осуждающе что-то пробормотал. Господин д'Аржансон шумно втянул воздух. Регент напрягся.

— А какой еще выход нам остается, учитывая настроения в обществе? Вот! — он протянул ему листок бумаги. — Прочтите эту гадость.

Это была листовка очень грязного содержания, дававшая регенту совет, как поступить с бумажными деньгами. Мистер Лоу не обратил на нее внимания.

— Этот указ, монсеньер, уже нанес свой вред. И все, что остается, это бороться с вызванной им бурей. Но буря уляжется, и ярость утихнет. А теперь… — он безнадежно развел руки, — мы даже не можем рассчитывать и на это. Надежда будет уничтожена после такой расписки в собственной нечестности.

— Как в нечестности? — одновременно воскликнули возмущенные регент и канцлер.

— Да, в нечестности, — повторил мистер Лоу. — А в чем же еще, по-вашему? Отменить указ, который в два раза обесценивал деньги, означает признать, что он не был необходим. Но если он не был необходим, если банкноты могут сохранять номинальную стоимость, то чем же еще объяснить выпуск указа, как нечестной попыткой за счет народа обогатить казну?

Регент опустился в кресло. На его лице появился страх. Он посмотрел на д'Аржансона и сказал дрогнувшим голосом:

— Что-то вы в своих расчетах упустили, маркиз.

— Но… когда такие волнения… — запнувшегося д'Аржансона бесцеремонно перебил мистер Лоу.

— Совет тоже кое-что упустил. Я предсказывал, что последует. Люди не удовлетворятся постепенным падением стоимости денег. В их глазах банкноты будут дискредитированы мгновенно. И такое их обнищание сразу вызовет страшное возмущение. А чего другого вы могли ожидать?

Д'Аржансон наклонил свою большую голову и пошел в наступление. Его глаза горели на побледневшем лице.

— Для творца этой разрухи, сэр, у вас слишком наглый тон.

— Творцом разрухи являетесь вы. Когда ваши махинации по дискредитации бумажных денег и попытки организовать массовый обмен их на активы Банка были пресечены, вы предприняли эту еще более опасную попытку, нарочно связав курс банкнот с курсом акций Индийской компании.

Канцлер злобно повернулся к регенту.

— Прошу Ваше Высочество защитить меня от таких оскорблений.

— Как? — регент уже почти перешел на сторону Лоу, убежденный его напористостью. Он холодно взглянул на маркиза. — Вы больше не способны защищать себя сами? Вы можете ответить господину Ла?

— Могу. Я отвечу, не боясь упреков в противоречии, что, когда я советовал выпустить этот указ, разруха уже и так была налицо. Ваше Высочество понимает, что надо найти причины для этого бедствия. А они заключаются в попытке всю Францию превратить в одну гигантскую акционерную компанию. Следствием созданной системы было обогащение негодяев во всех слоях общества и разрушение среднего класса, самого честного, производительного и полезного. Это повлекло за собой снижение уровня жизни, падение общественной морали и извращение национального характера. Мы добились этого тем, что взяли под свой контроль коммерцию, которой раньше занимались опытные купцы на свой собственный страх и риск.

— Даже если допустить, что все это правда, с чем я не согласен, — сказал мистер Лоу, — то эти слова относятся только к Индийской компании. И даже ее крах, вызванный спекулянтами, не был окончательным. Но когда сюда вмешивают Банк, то эти обвинения становятся лживыми. Я уже говорил перед советом и повторю сейчас: Банк платежеспособен!

— Выпустив на полмиллиарда необеспеченных бумажек! — выходя из себя, закричал канцлер.

Регент стукнул кулаком по столу.

— Господин маркиз, я не люблю, когда в моем присутствии кричат.

Канцлер, смутившись, принес свои извинения. Мистер Лоу стал еще более резок:

— Еще раз позвольте вам напомнить, что это только четверть от всей суммы денег. Что касается оставшихся трех четвертей, то я уже говорил, что Банк имеет под них твердое обеспечение. Ни при каком раскладе снижение стоимости денег в два раза не было оправдано. Я уверен, что необеспеченные деньги можно было бы постепенно извлечь из оборота.

— Вы так утверждаете? — д'Аржансон ухмыльнулся. — Тогда вы легко это осуществите. Отменив указ, мы возвращаемся к исходной ситуации.

— К исходной? Неужели вы вправду в этом убеждены? Вы уже забыли мои слова, что отмена указа вызовет обвинение нас в нечестности?

— Ну, это только ваши слова, господин Ла.

— А когда мои слова не сбывались?

— Бог мой! Вот так скромность! — воскликнул маркиз. Мистер Лоу не обратил на него внимания. Его тону вернулась уверенность и спокойствие.

— На встрече в совете я предвидел, что указ вызовет бурю. Эта буря превзошла ваши ожидания, но не мои. Одним ударом она снизила цену бумажных денег вдвое. Сейчас я предсказываю, что отмена указа приведет к полному обесценению бумажных денег.

— Peste! Нет! — вскричал регент.

Д'Аржансон старался выглядеть уверенным.

— Ваше Высочество может не бояться таких последствий.

Взгляд регента нашел Дюбуа, остававшегося до сих пор молчаливым свидетелем их разговора.

— Ради Бога, архиепископ, почему вы не выскажетесь? У вас что, нет никакого мнения?

Внимание архиепископа было, однако, чем-то отвлечено. Он напряженно прислушивался к отдаленному гулу. Остальные ничего не слышали из-за своего возбуждения. Он поднял указательный палец, глаза его расширились.

— Послушайте! — призвал он их.