Пастушок - Григорий Александрович Шепелев
– Слыхали, барышни, что на пристани говорят? – спросила она, кладя на стол ложки, – да и не только на пристани, но и по всему Киеву!
– Ну, и что говорят? – спросила Настасья, стараясь не показать своего волнения. Очень странным было оно – как будто чья-то костлявая ледяная рука прикоснулась к сердцу. Зелга и Василиса тоже уставились на служанку, но с иным чувством. Они решили, что есть какие-то новости про Евпраксию. Акулина небрежно бросила:
– Говорят, что Владимир-князь выгнал гусляра Даниила из своего дворца! И даже пинка ему дал под зад!
– Даниила? – переспросила Зелга, переглянувшись с сёстрами, – гусляра Даниила? Сына Мамелфы? Да это какой-то вздор! Даниил – в Чернигове!
– Тю, проснулась! Он ещё ночью прискакал в Киев! И ночью стало известно, что госпожу твою распрекрасную знаешь кто полонил? Ахмед!
– Ахмед? Тот самый Ахмед?
– Да, тот самый! Громадный, страшный турчин, которого Даниил избил около Почайны, да не убил из-за своей глупости! И вчера господин этого турчина, патрикий греческий, сказал князю, что его раб влюблён в Забаву Путятишну, и как раз потому напал он на Даниила! Ахмед водил дружбу с мальчишками-половчатами. А три дня назад он пропал!
– Пропал?
– Без следа! Выходит, что для него шустрый половчонок вашу Евпраксию заарканил. Это всё рассказал Алёшка Попович, он врать не станет! И получается, виноват во всём Даниил! Свернул бы тогда башку этому Ахмеду, идолищу поганому, и сейчас все были бы счастливы.
– Пошла вон! – велела Настасья. Первое слово у неё вышло, но на втором голосок почему-то дрогнул. Не зная, куда девать себя от стыда, Настасья схватила ложку и стала есть. Взглянув на неё внимательно, Акулина расхохоталась и уплыла, качая широкой задницей. Зелге и Василисе было, конечно, не до того, чтобы всё это заприметить. Сосредоточенно размышляя над тем, что было услышано, они ели кашу с медком. Ели очень медленно. Их примеру следовала Настасья. То, что творилось с её пылающей головой, нельзя даже описать.
И глубокомыслие приковало взгляды к тарелкам до того крепко, что ни одна из девушек не заметила, как открылась дверь и вошла Меланья. А её стоило бы заметить! На ней была юбка синяя, узкая, и малиновая рубашка, расшитая золотыми нитями. Белокурая голова молодой боярыни очень сильно была взлохмачена, и высокой, худенькой, длинноносой Меланье такая причёска шла. Это заявила ей княжна Настенька, у которой младшая дочь Путяты провела утро. Пили они вино. Для восстановления дружбы Настя при помощи своих девушек и китайской сурьмы, румян да ещё каких-то заморских штук сделала Меланью почти красивой.
– А, вот ты где, моя дорогая! – возликовала почти красавица, незаметно прокравшись до середины комнаты и увидев за столом Зелгу, – беглая половчанка! Радуйся, что не я – твоя госпожа! А где жеребец?
– Ой, мамочка моя родная! – серой мышкой пискнула Зелга, подняв на гостью глаза. Да и подавилась со страху. Пока из её дурацкого и хвастливого рта разлеталась каша, а мудрая Василиса искала взглядом, где кочерга, Настасья Микулишна поднялась – хрупкая, но грозная. Её тонкие соболиные брови сдвинулись, голубые очи сверкнули.
– Меланья, ты здесь зачем? – спросила она, – тебя кто впустил?
– Я к князю вхожу без спросу, – дала ей ответ бесстыдница, оглядевшись по сторонам, – а к смердам кто мне осмелится путь закрыть? Сядь, Настасья! Я к вам без розог пришла.
Настасья уселась. Зелга откашлялась. А премудрая Василиса решила, если возникнет надобность, пустить в дело кувшин вместо кочерги, до которой было так сразу не дотянуться.
– Пришла я за Даниилом, – с прежней развязностью продолжала Меланья делать наглые заявления, оставаясь посреди комнаты, – а ещё должна вам сказать, что вы – просто курицы!
Три сестры, сидевшие за столом, вовсе растерялись.
– За Даниилом? – переспросила Зелга, – ты к нам пришла за ним, госпожа Меланья?
– Конечно! Вы ведь, наверное, слышали, что великий князь прогнал его из дворца? Дома его нет, ко мне ему приходить пока ещё рановато – могут возникнуть всякие подозрения нехорошие! Не у вас ли он, две сестры Микулишны? Вы ведь с ним, говорят, дружны! Или опять брешут?
Взлохмаченная боярыня говорила очень уверенно и напористо, даже цокала язычком. Зелга и Настасья просто не знали, что и подумать. А их сестра, премудрая Василиса, уже не только знала, но и подумала.
– Уж не хочешь ли ты сказать, сука длинноносая и писклявая, что Ахмед с Данилой договорился о похищении им Евпраксии? – поинтересовалась она, – и не хочешь ли ты к этому прибавить для пущей подлости, палачиха гнусная, что Данила всё это вытворил, чтоб жениться на тебе, дрянь, не встретив помехи от твоей старшей сестры, которая его любит?
– Ну, а для чего же ещё? – взвизгнула Меланья, – конечно, только для этого! Ведь Евпраксия совершенно безумна! Она могла бы весь Киев сжечь, чтоб нам помешать! Она Яну морду всю исцарапала, когда он заикнулся только о том, что меня пора выдать замуж за Даниила! Вот Даниил с Ахмедом и сговорился сразу после той ихней драки на берегу! Они составили замысел. А иначе мой Даниил его бы убил!
Настасья закрыла лицо руками. Косо взглянув на неё, премудрая Василиса как-то загадочно подмигнула Зелге и задала последний вопрос:
– Какого ж ты чёрта-дьявола, тварь, пришла нам докладывать, что твой будущий муж совершил деяние, за которое его следует придать смерти? Дура ты, что ли?
– Кто вам, смердовкам, поверит? – с невероятным нахальством тряхнула крашеная кикимора белой гривой и топнула голой пяткой, – особенно же тебе, кобыла ты берендейская! Все уже знают о том, что я тебя высекла, и на твои длинные косы не поглядела! Да, да, все только об этом и говорят! Косы у тебя дотянутся до Переяславля, а ум – от печки до лавочки!
Вот как раз после этих слов кувшин с молоком в башку ей и полетел. Он разбился вдребезги. Вся Меланья была с головы до ног залита парным молоком. Сперва-то она, конечно, оторопела, но уж потом начала вовсю безобразничать – с визгом взяв кочергу, стоявшую у печи, стала всех гонять. И была бы сёстрам верная смерть, кабы их не выручил тот, о ком говорили – сам Даниил. Подъехав к избе верхом и услышав крики, он соскочил с коня и вбежал, растолкав служанок, которые наблюдали, боясь вмешаться.
– Данила! – истошным голосом воззвала к нему Василиса Микулишна, бегая от Меланьи по всей избе, в то время как Зелга Аюковна и Настасья Микулишна прятались под столом, – защити, Данила! Спаси! Меланья сошла с ума!
– Данила, держи, хватай! – орала Меланья, пытаясь вышибить кочергой все запасы мудрости из обвитой косами головы, – она
