Понсон дю Террайль - Тайны Парижа. Том 2
— Слушайте, — продолжала Фульмен, — я дам вам последний совет: возьмите эти пятьсот тысяч франков, выкупите письмо, которое необходимо во что бы ни стало уничтожить, деритесь с оскорбленным вами человеком, затем посадите вашу жену и детей в почтовую карету и уезжайте вместе с ними.
— Что вы говорите, Боже мой?
— Поезжайте в Италию, в Архипелаг, отправляйтесь в Азию, на край света, если это необходимо, и постарайтесь избегнуть роковой судьбы, преследующей вас.
— Но что же это за судьба? — вскричал маркиз хриплым голосом.
— Клятва, которой я связана, не дает мне права сказать это. Прощайте, маркиз.
Фульмен положила на стол векселя и прибавила:
— Вы напишете мне расписку?
— Но, сударыня… — пробормотал он, все еще колеблясь.
— Именем вашей жены и детей умоляю вас принять эти деньги, — сказала она.
Маркиз взял перо и написал расписку в получении двух векселей на дом Ротшильда. Затем он подписался и отдал расписку Фульмен, которая спрятала ее в красный сафьяновый бумажник, простилась и направилась к двери.
— Кому же я должен буду выплатить эту сумму? — спросил маркиз.
— Через год с этой распиской к вам явится человек, и вы условитесь с ним относительно следующих сроков платежа.
И уже на пороге Фульмен спросила:
— Послушайте, еще одно слово.
— Спрашивайте…
— Вы очень хотите драться с Фредериком Дюлонгом?
— С этим грубияном! Разумеется, нет.
— Ну, так уезжайте сегодня ночью, уезжайте сейчас… Эммануэль отрицательно покачал головой.
— Это невозможно, — сказал он.
— Почему?
— Меня сочтут за труса.
— Так прощайте, сударь, — сказала Фульмен, — и да отстранит Господь грозу, собирающуюся над вашей головой.
Фульмен вышла, а Эммануэль спросил себя: уж не грезят ли он. Но векселя, лежавшие перед ним, напомнили ему о действительности.
— Все это очень странно, необъяснимо… — прошептал он. — Кто это лицо, преследующее меня? Неужели у меня есть враг?
Этот вопрос, заданный им самому себе, заставил его мучительно вздрогнуть.
В первый раз этот доселе счастливый человек испугался, увидав угрожающую ему беду, обратился к своей совести, так долго молчавшей, и начал разбираться в своих воспоминаниях, отыскивая между ними наполовину уже забытые имена тех, которые погибли от руки ужасной ассоциации «Друзей шпаги». Все те, которых наметило себе в жертвы это ужасное общество, уже в могилах, а мертвые не мстят… Кто же в таком случае преследует его? Маркиз Эммануэль Шаламбель де Флар-Монгори провел бессонную мучительную ночь, и, когда старик Жан вошел в его комнату, чтобы разбудить его, он застал маркиза сидящим на кровати, опустив голову на руки, с мутными и неподвижными глазами.
— Барин, — сказал Жан, — вы приказали мне разбудить себя в половине седьмого.
— Хорошо, одень меня и вели заложить карету да положи в нее пару шпаг.
— О, Господи! — вскричал испуганный Жан. — Барин дерется?
— Да, — сухо ответил Эммануэль. — И у меня нет секундантов. Но отельный швейцар и берейтор оба военные, а берейтор даже с орденом. Пойди и прикажи им одеться. Это почтенные люди, и они вполне могут быть моими секундантами. «И притом будут вполне подходящими, — мысленно добавил Эммануэль, — этому дуралею, который тащит меня к барьеру».
Маркиз вскочил с постели, охваченный лихорадочной энергией, какая бывает у людей, ставящих свою жизнь на карту.
XXVI
Две минуты спустя г-н Шаламбель де Флар-Монгори был уже одет. Эммануэль привык к ранним выходам из дома и к дуэлям, и в таких случаях всегда одевался крайне изысканно.
Но когда все мелочи туалета были окончены, шпаги положены в карету, швейцар и берейтор снаряжены в путь, словом, когда было все готово, маркиз вдруг почувствовал ужасную тоску. Он вспомнил о жене и детях. Неужели он уедет, не взглянув на них, может быть, в последний раз, не запечатлев на их челе последнего поцелуя? Эммануэль, прежде храбрый и отважный, испугался… он страшился быть убитым, вспоминая о трех дорогих ему существах, приносивших ему в течение семи лет столько счастья.
— Нет, нет, — сказал он себе, — я хочу видеть своих детей.
Маленькие девочки спали на одной кровати в комнате, смежной со спальней их матери.
Пройти в эту комнату можно было или через спальню маркизы или через коридор со стеклянной дверью.
Через последний и вошел на цыпочках маркиз, сердце которого готово было разорваться, держа свечу в руке, потому что было еще темно. Он склонился над кроватью и хотел коснуться слегка губами чела спящих дочерей, чтобы не разбудить их; но свет свечи заставил одну из них, Берту, открыть глаза. Ребенок увидал Эммануэля, улыбнулся ему и, протянув ручонки, обвил его шею.
— А! Это ты, папа? — сказала она.
— Да, — ответил взволнованный маркиз и приложил палец к губам, — тише, не разбуди мать и сестру.
— Ты еще не ложился спать, папа? — спросил ребенок.
— Нет; доброй ночи, девочка.
Эммануэль почувствовал, что сердце его готово разорваться. Он хотел убежать, но какой-то магнит, казалось, удерживал его около этого улыбавшегося ему ребенка и другого, тоже улыбавшегося ему сквозь сон. Но вдруг он услышал голос в соседней комнате.
— С кем это ты говоришь, Берта? — спросила внезапно проснувшаяся маркиза.
— С папой, — ответил ребенок.
— Эммануэль! — позвала госпожа де Флар.
Маркиз почувствовал, как у него задрожали ноги, но, повинуясь звуку дорогого голоса, вошел в комнату жены. Маркиза, удивленная, приподнялась и посмотрела на мужа. Эммануэль старался ступать твердо, но был бледен, и несколько капель пота выступили у него на лбу.
— Откуда вы вернулись? — спросила маркиза. — И почему вы, мой друг, еще не спите?
— Мне послышался шум в детской, — сказал маркиз, стараясь уклониться от прямого ответа, — и я сошел вниз…
— Который час?
— Но я, без сомнения, ошибся, — прибавил маркиз.
— Который час? — переспросила маркиза, взгляд которой упал на каминные часы, показывавшие полчаса седьмого.
И она заметила, что на муже ее вместо халата надет сюртук, застегнутый на все пуговицы, и чистое белье.
— Ах! Господи! — сказала она. — Как… вы уже встали? — Да, — пробормотал Эммануэль. — Я ухожу.
— В шесть часов утра? Подозрение закралось в голову маркизы.
— О, Небо! — вскричала она.
Эммануэль заметил, как она побледнела, и, обняв ее, он проговорил:
— Боже мой! Что с вами?
Он почувствовал, как тоска его усилилась и как страшно билось ее сердце.
— Эммануэль! Эммануэль! — прошептала она. — Куда вы отправляетесь?.. Куда ты идешь?
«О! — подумал маркиз, — какое мучение!» И громко ответил:
