Джеймс Купер - Браво, или В Венеции
— Я почти никого не знаю в Венеции, Аннина. Болезнь матери и эта несчастная служба отца заставляют меня сидеть дома, когда вся молодежь веселится на каналах.
— Это верно, с твоей жизнью знакомств не заведешь! Луиджи — самый лучший из гондольеров. Он ловок, пользуется уважением и самый веселый из всех, кто когда-нибудь ступал на Лидо.
— Значит, он всех там обогнал?
— Он должен был прийти первым, но его напарники оказались неопытными, а потом, там еще что-то подстроили, и он взял только второе место. Это было зрелище! Лучшие гребцы боролись за то, чтобы добыть себе славу на каналах или закрепить ее. Святая Мария! Жаль, что ты этого не видела!
— Я бы не могла радоваться, видя поражение своего друга.
— Надо брать жизнь такой, как она есть! Но, хотя Луиджи и его друзья отлично провели гонки, самым интересным зрелищем в тот день был другой заплыв, где первое место взял Антонио, бедный семидесятилетний рыбак. С непокрытой головой и в засученных до колен штанах он плыл в лодке не лучше той, на которой я обычно вожу вина на Лидо.
— Может, у него не было сильных соперников?
— Там были лучшие гребцы Венеции! Впрочем, Луиджи принимал участие в первом заплыве, и потому во втором ему не удалось выступить. Говорят, — тут она с привычной осторожностью огляделась по сторонам, — тот, чье имя не стоит произносить в Венеции, посмел явиться на гонки в маске. И все-таки победил рыбак! Ты слыхала о Якопо?
— Обычное имя.
— В Венеции им называют только одного человека.
— Я слышала, что так зовется какой-то страшный злодей. Но он не посмел бы показаться среди знатных людей на таком празднике!
— Джессина, мы живем в непонятной стране! Этот человек разгуливает по Пьяцце с видом дожа, и никто не смеет сказать ему ни слова! А в полдень я видела, как он стоял, прислонившись к триумфальной мачте, с таким гордым видом, будто прибыл праздновать победу республики!
— Может быть, он знает какую-нибудь их страшную тайну и они боятся, что он ее раскроет?
— Ты совсем не представляешь себе, что такое Венеция, дитя! Владеть подобной тайной — все равно что быть приговоренным к смерти. Когда имеешь дело со Святым Марком, одинаково опасно знать слишком мало и слишком много. Говорят, во время гонок Якопо стоял совсем рядом с дожем, до смерти пугая сенаторов, словно это был незваный дух из склепов их отцов! Но это еще не все! Когда я утром пересекала лагуны, я видела, как вытащили из воды труп молодого кавалера, и те, кто находился поблизости, говорили, что это дело рук Якопо.
Робкая Джельсомина вздрогнула.
— Тем, кто правит нами, — сказала она, — придется ответить за свою беспечность, если они и дальше оставят его на свободе.
— Благословенный святой Марк да защитит детей своих! Говорят, на его душе немало таких грехов, но сегодня утром я сама своими глазами видела труп у устья каналов.
— А ты что же, ночевала на Лидо, если была там уже так рано?
— Я? Да… Нет, я не ночевала там. Но, понимаешь, во время этих празднеств у отца было очень много работы, а ведь я себе не хозяйка, Джельсомина, чтобы делать то, что хочется, как ты… Ну, что-то я совсем заболталась с тобой, а дома дел не переделать! Где тот сверток, что я тебе отдала на хранение в прошлый раз?
— Вот он, — сказала Джельсомина и, выдвинув ящик, протянула сестре маленький сверток, не подозревая даже, что в нем были контрабандные товары, которые Аннине в ее неутомимой деятельности пришлось спрятать на некоторое время. — Я уж подумала, что ты о нем забыла, и собиралась отослать его тебе.
— Если ты любишь меня, Джельсомина, никогда не поступай так опрометчиво! Мой брат Джузеппе… Но ты, верно, и его не знаешь?
— Да, мало знаю, хотя он мне тоже брат.
— Ну, в этом тебе повезло! Не стану ничего дурного говорить о своем родном брате, но, приводись ему случайно узнать про этот сверток, и тебе несдобровать.
— А я не боюсь ни твоего брата, ни кого-нибудь другого, — решительно, как все честные люди, сказала дочь тюремного смотрителя. — Он не станет на меня сердиться за то, что я выполнила твою просьбу.
— Ты права, но он доставил бы мне много огорчений. Ах, пресвятая дева Мария, сколько горя может принести семье упрямый, неразумный мальчишка! Но он мой брат, в конце концов, и все остальное ты сама понимаешь. Мне пора, добрая Джессина. Надеюсь, отец когда-нибудь позволит тебе навестить тех, кто так тебя любит!
— Прощай, Аннина. Я пришла бы с радостью, но не могу оставить мою бедную мать.
Аннина поцеловала на прощанье простодушную, доверчивую сестру и ушла.
— Карло, — нежно позвала Джельсомина, — выходи, теперь уж никто не придет.
Когда браво вошел в комнату, его лицо было бледнее обычного. Он с грустью посмотрел на нежную, любящую девушку, ожидавшую его возвращения, но, когда он попытался улыбнуться ей в ответ на ее искреннюю улыбку, лицо его только исказилось гримасой.
— Аннина" утомила тебя своей болтовней про гонки да про убийства на каналах! — сказала Джельсомина. — Не суди ее строго за то, что она так резко отзывается о Джузеппе, — он заслуживает и худшего… Но я знаю, ты торопишься, и не стану тебе надоедать.
— Погоди, Джессина. Эта девушка — твоя двоюродная сестра?
— Разве я тебе не говорила об этом? Наши матери — родные сестры.
— И она здесь часто бывает?
— Не так часто, как ей хотелось бы, я думаю; ведь ее тетя — моя мать — уже много месяцев не выходит из своей комнаты.
— Ты прекрасная дочь, милая Джессина, и, видно, хотела бы видеть всех такими же добрыми, как ты сама. А ты у нее бывала?
— Ни разу. Отец мне запрещает. Они ведь торгуют вином и устраивают пирушки гондольерам! Но Аннина не виновата, что ее родители занимаются таким ремеслом.
— Нет, конечно. А что это за сверток, который попросила у тебя Аннина? Он долго здесь лежал?
— С месяц. Она оставила его, когда была тут последний раз и спешила на Лидо. Но почему ты все это спрашиваешь? Видно, она тебе не понравилась — ветреная девушка и немного болтлива; но я верю, у нее доброе сердце. Ты ведь слышал, как она говорила об этом страшном Якопо и последнем убийстве на Лидо?
— Да.
— Ты и сам, Карло, наверно, возмутился бы этим преступлением. Аннина легкомысленна и могла бы быть не такой расчетливой, но у нее, как и у всех нас, глубокое отвращение к греху… Ну, пойдем теперь в камеру?
— Нет, поговорим еще.
— Твое честное сердце, Карло, негодует при одном имени этого убийцы! Я много слышала о его злодеяниях и о том, что власти почему-то мирятся с этим. Говорят, в своей хитрости он превосходит даже их и полиция ждет только веских доказательств, боясь совершить беззаконие.
— Ты думаешь, сенат столь мягкосердечен? — хрипло спросил браво, сделав знак девушке продолжать.
