Мартин Стивен - Могила галеонов
— Вам не найдется места в новой Англии, — промолвил герцог после недолгого молчания, — даже если мы действительно завоюем ее. Ведь тогда власть будет в руках испанцев по происхождению. Вас поблагодарят и забудут. Вы будете в стороне.
— Очевидно, так и будет, милорд. Но я мало ценю жизненные блага, а тем более почести.
— У меня есть поместье в Андалусии, — задумчиво сказал герцог. — Земли там прекрасно обработаны крестьянами, работающими на них веками. На меня они смотрят как на наместника Господа на земле. Имение стоит мне больших денег, но земля платит за заботу сторицей. А какой удивительный аромат царит в апельсиновых рощах! Имением управляет человек умный, но порочный… Вы бы согласились в будущем управлять моим поместьем? Конечно, со временем будут всякие приемы при дворе. Но они, конечно, не дадут вам возможности занять высокие посты. А там вы будете жить на древней, мирной земле, вставать по утрам и вдыхать чистый воздух среди садов.
В воинственные времена, во времена общей борьбы и страданий, вдруг прозвучали простые, человечные слова. Грэшем почувствовал, что на глазах его появились слезы, но не досадовал на себя за непростительную слабость.
— Благодарю вас, милорд, — отвечал он. — От всей души! Но прежде чем думать о небесах Андалусии, мне надо разделаться с адом Ла-Манша.
Герцог от души рассмеялся, услышав ответ. Его смех открывал для Грэшема новые черты в характере этого человека.
— Вы правы, сейчас поправив меня. Молодость напомнила старости — не следует предаваться несбыточным мечтаниям. — Он встал. — Мы ведь сможем разбить ваш английский флот, не так ли?
— Нет, милорд, — прямо ответил Грэшем. — Английские корабли более быстрые и маневренные. Вы можете победить их только в ближнем бою, а они на это не пойдут, несмотря на все ваши смелые вызовы. Но вы вполне можете соединиться с герцогом Пармским и встать между его судами и английским флотом.
— Надеюсь, с Божьей помощью мы так и сделаем, — тихо произнес герцог. — Но отчего же герцог Пармский не отвечает мне?
На следующее утро герцог Сидония получил сводку: сто шестьдесят семь человек убито, двести сорок один ранен. Конечно, для Армады это были очень небольшие потери. Она потеряла также два корабля. Испанский флот выдержал четыре атаки противника. Почему же Грэшем ощущал горечь поражения?
В пятницу утром Сидония отправил еще один связной катер в Дюнкерк, умоляя герцога Пармского прислать ему боеприпасов и несколько небольших судов для вторжения в пределы, контролируемые английским флотом. Но больше всего он просил назначить место и время встречи между Армадой и его армией. В пять часов вечера в поле зрения испанцев появился Кале.
Лоцман с одного из португальских галеонов заявил: необходимо встать на рейде здесь. По словам лоцмана, если продолжать идти вперед, течение понесет Армаду через пролив в Северное море, в сторону от Англии. Его пожелание выполнили.
Английский флот также сделал остановку на безопасном расстоянии, получив подкрепление в виде тридцати кораблей. Наступила тяжелая пауза.
Глава 10
7–9 августа 1588 года
Гравелинское сражение
Грэшем надеялся — Анна уже в Кале. Герцог дал понять, что ни он, ни Манион не могут покинуть флагманский корабль, но согласился послать гонца навести справки об Анне.
— Вы всегда планировали использовать ее как прикрытие? — поинтересовался он.
— Нет, милорд, — ответил Грэшем. — Она появилась… случайно.
— Ну что, каковы наши дела, по-твоему? — спросил Грэшем у Маниона, когда они остались вдвоем.
— Да не очень чтобы, — отозвался тот. — Теперь же все зависит от герцога Пармского. А ваш здешний герцог увяз в дерьме. — Манион называл Сидонию «его герцогом», потому что Грэшем искренне восхищался спокойным мужеством и достоинством этого человека. — Течения в этом поганом месте действительно страшные. Только, если я правильно понял, герцог Пармский может провести хоть сто своих посудин с войсками через голландские каналы. А в Дюнкерке он мог бы дать нам хороших лоцманов и достаточно судов помельче, чтобы войти в гавань и защитить наши транспорты. Да, вы говорили, будто он владеет Антверпеном?
— Его значительной частью. Этого достаточно для того, чтобы устроить убежище для флота на Шельде, в пригородах Антверпена, — пояснил Грэшем.
— Значит, ему достаточно будет послать нам несколько лоцманов и выслать большой десант из Антверпена. Они там, — он махнул рукой в сторону, где стояли английские корабли, — не смогут этому помешать.
Грэшем невольно вздрогнул. Его не оставляло чувство, что здесь должно случиться нечто ужасное. Именно здесь решится судьба народов. Или все это было только следствием холода, голода и неутоленной жажды пить и пить холодную, чистую пресную воду, а потом смыть в ней морскую соль и грязь?
Переводчик герцога, отыскав Грэшема, сообщил ему:
— Катер дона Родриго де ла Гусмана прибудет через несколько минут. Дона Родриго посылали гонцом к герцогу Пармскому две недели назад. — И шепотом добавил: — Если не считать дона Родриго, вы последним встречались с герцогом Пармским. Наш герцог желает, чтобы вы выслушали доклад.
Едва дон Родриго ступил на борт корабля, как они поняли: что-то идет не так. Вернувшийся посланец выглядел возбужденным и встревоженным. Герцог стоял на палубе, к которой он, кажется, прирос с тех пор, как они приблизились к берегам Англии. Встревоженный дон Родриго переводил взгляд с герцога на его советников и на всех, собравшихся вокруг него. Новости, принесенные им, нельзя было сообщать на палубе при всех. Герцог Сидония понял это отнюдь не сразу.
— Перейдем в мою каюту, — произнес он наконец и сделал знак нескольким испанским командирам и Грэшему последовать за ним.
Человек десять вошли в просторную каюту герцога. Грэшем невольно вспомнил встречу в каюте Фрэнсиса Дрейка в Кадисе. В штабе герцога могло поместиться в три раза больше народа. Грэшем заметил в стене, выходившей на море, две пробоины от английских ядер. Одно из ядер раздробило крышку красивого резного деревянного сундука, стоявшего у стены.
— Милорд, — заговорил дон Родриго, — герцог Пармский посылает вам самые теплые приветствия. Он в восторге от мощи Испании, позволившей достичь дальних пределов, и не сомневается, что Англия уже трепещет перед посланцами истинной веры. — Сказав все это, гонец умолк.
— И что дальше? — тихо спросил герцог Сидония. — Что о нашем соединении?
— Герцог… герцог… — запинаясь продолжал дон Родриго, — герцог говорит, его войска будут готовы к отправлению через шесть дней. Испанские дворяне-командиры не ахнули, услышав ужасную новость. Их воспитание и вековые традиции не позволяли им публично выражать такие эмоции, как изумление и негодование. В каюте повисло внезапное молчание.
